Германия

Я бы водила этот велик, с блестящим багажником и огненной рамой, до самой ночи, до того времени, когда станет «уже поздно» и надо будет идти домой. Но всегда из соседнего подъезда, как карликовый мишка, вываливался Витя. И бежал ко мне, а потом за мной. По пятам. Спотыкался, падал, поднимался и снова шел. А я еще больше ускоряла шаг, чтоб еще раз упал, чтоб больнее упал, чтоб отстал. И он падал еще несколько раз. В конце концов Витя начинал реветь, мама принималась меня ругать, а Димка торжественно отбирал велосипед.

Вот как все это стерпеть? Я не могла терпеть. А мама повторяла, как зазубренное стихотворение про глупую муху и храброго комарика, которое мы учили с папой:

— Доча, он же маленький совсем!

Маленький, маленький…

— Ну и что! Я тоже маленькая! — ответила я.

Но отчего-то это признание вызвало у всех мам на скамейке смех.

— Вот видишь, — тоненьким голоском сказала Юля, мама Вити, — он тебя любит, жить без тебя не может. Ты не обижай его, пожалуйста.

— Это почему от его любви я должна страдать? Не буду за ним смотреть! Пусть не ходит за мной!

Но Витя все равно ходил за мной по пятам. Молча. Почти беззвучно. А я от него убегала…

Как-то утром мама позвала меня к окну. Шел дождь. Она открыла окно, чтобы я могла прокричать дождику:

— Дождик, дождик, лей, лей, чтобы было веселей!

Я протянула руки вперед, за бельевые веревки, чтобы ангелочки принесли мне прямо на ладони капельки счастья. Так мама говорила: каждую каплю дождя на землю приносят ангелы, каждая капля дождя — это счастье.

— Ого, как много ангелов! — шептала я. — Ого, как много счастья!

Дождь хлестал меня по рукам, щекотал, смешил. И тут я увидела: там, внизу, на площадке перед домом, с машины выгружали доски, железные прутья и стволы деревьев, без коры и почерневшие от воды.

— Мама, мама, а что это?

Мама принесла мне в пиале талкан[1], разбавленный молоком, с сахаром, посмотрела в окно и сказала:

— Не знаю. Развлечения вам, наверное, будут строить.

Кому это — нам и как развлечения можно построить, я узнала уже через два дня. Мы вышли на улицу и увидели толпу детей, незнакомых, нездешних. Видимо, из других домов, тех, что стояли напротив наших, вдалеке. Но что там дети! Все они лазали по странным конструкциям, которые выросли из земли на голой площадке. На той самой, где мы собрались однажды со всех четырех соседствующих домов, когда было землетрясение.

Брат тогда остался спать дома, а меня папа вынес на руках, завернув в одеяло. Дома качались, а дяденька-великан тряс позади них сетками с пустыми бутылками. Видимо, сдать пытался, да вытащить всё не мог. Я даже представила, как он распахивает окна, проталкивает ручища и шарит по кухням и кладовым в поисках пустых бутылок. Мама тогда причитала, а папа все говорил о том, что земля трясется и что поэтому нужно выходить на улицу. Даже если ночь. Но они врали, чтобы меня не напугать. Я-то знаю, что за домом был великан и он шумел бутылками. Пустыми.

— Мама, что это? — Я крепко сжала мамину руку, отчего-то испугавшись незнакомых детей и непонятных, появившихся из ниоткуда сооружений.

— Детская площадка, доча, — радостно сообщила мама. — Теперь вы можете тут качаться на качелях, лазать, вон, на турнике. — Мама показала на какие-то буковки «П» (мы только вчера с папой выучили эту букву по букварю).

— А кто они? — Я ткнула пальцем в первую попавшуюся на глаза незнакомую девочку.

— Они вон в тех домах живут. — И мама махнула рукой куда-то вдаль. — Пальцем показывать на людей нельзя, доча. Это некрасиво.

— Угу, — буркнула я и пошла вперед.

К девочке. Потом к мальчику на качели пошла. Потом пошла на… Папа сказал, что это крокодил. На него все забирались по хвосту и спрыгивали с головы, которая разинула в страшном оскале пасть. Ну те, кто до головы доходил. Многие падали, кто-то спрыгивал еще на середине длиннющей спины.

— Тут равновесие держать надо уметь. — Димка выпятил грудь и зашагал к крокодилу. Легко прошелся по нему и спрыгнул. — Вот так! Ты ни за что не повторишь!

— А вот и повторю! — насупилась я и полезла на четвереньках по хвосту.

— Разве это так делается? Вот неумеха! — Димка прошелся еще раз, оттолкнув меня.

— Я повторю! — снова буркнула я, раскинула руки, как Димка, и вскарабкалась по хвосту на спину крокодила.

— Повторюшка-хрюшка! — Димка засмеялся и пошел к друзьям — они как раз повисли на самом маленьком турнике.

— Сам такой!

— А я за тобой не повторял! За тобой Витёк повторяет!

Я аж зарычала. От волшебной скамейки со всех своих коротких ног ко мне мчался Витя.

— Доча, — крикнула мне мама, — не забирайся на крокодила, а то Витя упадет!

Терпение надулось, как воздушный шарик, красный, как Димкин велосипед, пламенный, как не удавшийся в шалаше костер, и лопнуло. Я снова полезла на крокодила. На этот раз дошла до середины и спрыгнула. Витя стоял внизу и смотрел.

— Доча, я кому говорю?

Я полезла опять. На середине остановилась. Повернулась к Вите и насмешливо проговорила:

— Что? Не можешь так, да? А я отсюда не слезу! Ты достал уже! Не ходи за мной!