Германия

Она привела меня за руку в маленькую школу с деревянными скрипящими полами. Провела в большой и светлый класс. Пока мы шли по коридору, казалось, что мы идем по тоннелю. А когда мама распахнула дверь кабинета, я явственно увидела свет: он ударил в нас из огромных окон, проник внутрь, окружил, закружил… Мне показалось, что я перестала дышать, что я разучилась дышать, что здесь, в заполненном волшебным светом кабинете, не нужно уметь дышать.

— Вот твой класс.

Эти слова казались особенными, как заклинание, после которого вернулось сознание; свет, застлавший глаза, стал менее властным, и я смогла вздохнуть. Мой класс… Мой…

Я отпустила мамину руку и подбежала к парте, той самой, о которой с утра сообщила родителям: «Я буду сидеть напротив учительницы». Бросив на сиденье портфель, я села и провела рукой по крышке парты. В самом верху ее наклонной поверхности была длинная выемка.

— Для ручки, — услышала я позади мамин громкий шепот.

Тут же я достала ручку и положила в это углубление. В кабинет заходили другие дети с родителями — в основном с мамами. Мамы оставались у двери, а мои будущие одноклассники осваивали дальние парты. Я посмотрела на ручку — она, вся цветастая, словно радуга, лежала на бледно-голубой крышке парты. И мне нравилось, как она смотрится на этой поверхности, мне нравилось сочетание ярких красок со строгим цветом стен кабинета и парты. Я встала, огляделась, улыбнулась маме и снова уставилась на ручку. Но вдруг гармония нарушилась: рядом послышался стук, а ручка скатилась на пол. Я зло посмотрела на источник шума. На соседнее сиденье парты бросила свой рюкзак наглая темноволосая девочка.

— Привет! — сказала она. — Я Ира. Давай вместе сидеть? Я тоже возле учительницы хочу.

Мне захотелось сказать: «Нет! Я одна буду тут сидеть!» — но Ира полезла под парту и протянула мне ручку-радугу.

— Вот, ручка упала, — промолвила она.

Мой кулак разжался. Мне пришлось улыбнуться в ответ.

Конечно, Ира была никакой не наглой. Мы стали с ней лучшими подругами, ведь оказалось, что она, так же как и я, любила собирать картинки с мотоциклами — вырезки из газет и журналов, наклейки. Сначала мы хвастались каждой новой добытой картинкой прямо на уроке, когда Майра Калидаевна ходила по классу или объясняла что-то у доски. Но через месяц нас рассадили. Отчего-то Майра Калидаевна решила, что девочки обязательно должны сидеть с мальчиками. Меня посадили за последнюю парту третьего ряда с толстым и противным Пашкой. А Иру — за третью парту первого ряда с тихим Муратом. И приходилось ждать перемены, чтобы полюбоваться «харлеями» и «ямахами» друг друга. Но, несмотря на такую пропасть между нами во время уроков, в остальное время мы все равно были лучшими подругами.

Ирин папа был военным. Он привозил ее в школу откуда-то издалека, как она говорила, из «военного городка». Где этот городок, я не знала. Но представляла целый город, как Алматы, где люди ходят только в военной форме и строем, где у всех одно место работы — армия. По утрам они бегают, в обед стреляют, а вечером роют окопы. Причем вместо машин, автобусов и трамваев по городу разъезжают танки.

Иногда Иру не привозили: у ее папы почему-то не получалось. И такие пропуски Ире обычно прощались, с нее не требовали справок и объяснительных. А я всегда расстраивалась, когда случались такие дни. Еще бы! Ведь летом я Иру не видела вообще.

Как-то, когда мы были уже в третьем классе, Майра Калидаевна прервала урок и пригласила двух незнакомых учителей.

— Это Шолпан Абдильмановна, учитель английского языка, и Игорь Владимирович, учитель немецкого языка, — объяснила она.

«Я на английский пойду. Мама сказала, что мне он нужнее. Пойдем со мной?» — прочитала я в брошенной Ирой записке.

Майра Калидаевна позвала двух мальчиков, они принесли откуда-то два стула. Незнакомые учителя сели за стол Майры Калидаевны, открыли журнал, какие-то тетради и стали называть поочередно фамилии и что-то записывать.

— Асанова Сигора! — Шолпан Абдильмановна вопросительно осмотрела класс и нашла Сигору, которая тянула вверх руку. — Так, моя хорошая, ты будешь у меня в группе. На английском.

— Бабаев Султан! — Игорь Владимирович нашел Султана быстро. — Будешь учить язык Гёте.

— Что вы хотите этим сказать, Игорь Владимирович? — вдруг как-то неестественно засмеялась Шолпан Абдильмановна. — Давайте я буду перечислять, кто из великих людей творил на английском языке!

— Я ничего такого не имел в виду…

— Ну-ну! От Байрона и Шекспира до Мадонны!

Игорь Владимирович смущенно улыбнулся и ничего не ответил.

— Валиева Дильназ! — дошла очередь до меня. — Ты в группе немецкого языка.

Ира громко цокнула, а я внутренне сжалась. Мне было все равно, какой иностранный язык учить. Мне было важно, чтобы мы с Ирой учили один и тот же.

— Каражаев!

— Заворотний!

Я ждала фамилию Иры с нетерпением и страхом.

— Трибрат! — наконец вызвала Иру Шолпан Абдильмановна. — Милочка, будешь учить английский.