Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945

Это уводит нас назад к серии этапов в эволюции государства и конституций, которые были очерчены в начале этой части. Во времена ландскнехтов, которые являлись частью феодальной эпохи, войска, которые собирал и коими командовал капитан, представляли собой некое военное братство, род гильдии. Отношение капитана к его войскам представляло собой тип отношения мастера к подмастерьям, основанного на ограниченном контракте службы – обычно на три месяца. Дисциплина, как справедливость, поддерживалась отчасти на почве гильдии-товарищества, а отчасти на патриархальной почве, происходившей из древнего германского народного закона. Со временем солдатское ремесло по-прежнему оставалось обыденным родом занятий, ибо войска и полки всегда распускались через несколько месяцев или лет. Тем не менее рост населения наряду с исчезновением окостеневших, консервативных гильдий и компаний не сократил, а увеличил число солдат. Подмастерье, который не мог стать мастером или не имел работы, был легкой добычей для сержанта, осуществлявшего рекрутский набор. Таким образом грубое военное ремесло привлекало все больше и больше людей, у которых «не только были дурные характеры, – бродяг и прочих подонков общества, – но и тех, кому нечего было терять, кроме собственной жизни». Именно такие типы и привели ландвер к такому дурному состоянию в конце XVI и в начале XVII века. Если такое сборище людских отбросов и можно было склонить к выполнению каких-либо приказов и извлечь из них какую-либо пользу для ведения войны, дисциплина, и особенно наказания, должны были весьма ужесточиться. Командование таким способом мало привлекало приличных образованных людей, которые если и шли в военное ремесло, то рассматривали его просто как способ заработать деньги. Именно эти позорные, шокирующие факторы привели Тридцатилетнюю войну к ее трагическому финалу. Но даже в первые годы упадка, когда солдаты были больше не «богобоязненными» ландскнехтами дней Реформации, произошли перемены в отношении офицеров к их подчиненным. Об этом говорит, в частности, тот факт, что Вальхаузен, один из наиболее уважаемых представителей военных писателей тех дней, просил (еще перед Тридцатилетней войной), чтобы была упразднена должность «регулярного представителя, отца и защитника», охранявшего интересы солдат перед офицерами, которую обычно выбирали ландскнехты. Причина заключалась в том, что эти «представители» приносили больше вреда, чем добра, подогревая беспорядки и выступая в защиту мятежников. Несомненно, здесь включалась проблема дисциплины, но проблема доверия тоже. И до недавних пор сохранялось напоминание о разнузданных спорах в бундестаге по вопросам создания должности «солдат-комиссионеров». Однако в те дни важно было то, что вместо патриархальной системы записи солдат в некого рода гильдию людей насильно вынуждали к абсолютному подчинению капитанам, полковникам и генералам; товарищество заменили властью, и страх перед поркой занял место спонтанной дисциплины. Начала крепнуть идея, что солдаты должны бояться своих офицеров больше, чем врага.

Как можно было вести войну в течение тридцати лет с такими морально угнетенными войсками и руководителями, которые были немногим лучше своих солдат даже по их собственным стандартам, и когда «мораль» войска могла устанавливаться лишь путем диких наказаний? «Война питает войну» – такой устрашающий итог мог быть сделан из анализа условий взаимоотношений внутри военных союзов того времени.

Дельбрюк называл это новой и эффективной системой военной дисциплины, «управляемой усилением авторитета высшего руководства».

Эта система не только поддерживалась после окончания войны, но укреплялась и расширялась. Типичные формы муштры включали маршировку шагом, обращение с оружием, маршевые переходы, отдание чести и так далее; и такими примитивными методами воля солдата ломалась и подчинялась воле офицера. Вальхаузен, процитируем его снова, пишет, что, если солдату пару раз сказать, как стоять, а он все равно не сделает так, как ему было приказано, «следующему будет хорошая зуботычина, ибо человек, который без дубинки не выполняет приказы, должен этой дубинкой получать». Вновь и вновь княжеские главнокомандующие издавали предупреждения против слишком жестокого применения дубинок и розог, однако единственное, что могло по-настоящему удержать командиров от того, чтобы они не заходили слишком далеко, – был страх дезертирства и расходов на рекрутский набор новых людей взамен сбежавших. С другой стороны, человек, который когда-то вступил, или его заставили сделать это силой, в незавидное ремесло солдата, едва ли мог надеяться, что с ним будут лучше обращаться, если он дезертирует даже к другому генералу. И кроме того, если человек несколько лет вел грубую кочевую жизнь во время войны, ему было нелегко принять упорядоченный образ жизни. Следовательно, оба этих фактора прикрепляли армию к системе поддержания дисциплины силой; а в германских армиях, в отличие от французской того времени, это переросло в традицию, которая имела весьма глубокие корни.