Германское подполье в 1942—1944 годах

Наиболее плодотворными оказались контакты немецких подпольщиков в Стокгольме с семейством известных шведских банкиров Валленбергов. Глава семьи Маркус Валленберг имел близкие связи с Брюннингом, когда тот был канцлером, а также с Гёрделером. После смерти Маркуса Валленберга контакты продолжились, особенно со стороны его сына Якоба Валленберга, который был членом шведской правительственной комиссии по экономическим связям между Швецией и Германией. Именно Якобу Валленбергу Гёрделер открыл свои взгляды на ситуацию в Германии и, в конечном итоге, на свои планы по свержению Гитлера. Якоб Валленберг в общих чертах передал мне содержание своих разговоров с Гёрделером:

«Очень давно, вероятно в 1940 году, мы обсуждали возможность государственного переворота в Германии. Я часто подчеркивал, что за рубежом удивлены отсутствием организованного антинацистского движения в Германии, особенно когда стало известно, что значительная часть населения страны и многие видные фигуры находятся в оппозиции нацизму. Гёрделер повторил, что эта критика не вполне обоснованна, поскольку почти 200 000 немцев отправлены в тюрьмы и концентрационные лагеря за противодействие режиму. Военный переворот невозможен без помощи со стороны армии, а такую помощь трудно обеспечить, пока продолжаются военные успехи.

В ноябре 1941 года Гёрделер сообщил мне о поражении немцев под Москвой. Во время своего приезда в феврале 1942 года он рассказал, что из-за такого тяжелого поражения Гитлер разжаловал и отдал под трибунал нескольких офицеров, хотя все знают, что виноват сам Гитлер. Большинство офицеров были оправданы трибуналом, но после этого в офицерских кругах возникло чувство ожесточения в отношении Гитлера. Это породило у Гёрделера новые надежды.

В апреле 1942 года Гёрделер снова приехал в Стокгольм и предложил, что нам [Валленбергам] нужно вступить в контакт с Черчиллем, с которым до начала войны Гёрделер общался лично. Ему хотелось, чтобы союзники заранее пришли к согласию относительно условий мира, в случае если ему и его товарищам по заговору удастся отправить Гитлера в тюрьму и свергнуть нацистский режим. Это был не первый раз, когда Гёрделер поднимал эту тему. Я всегда пытался дать ему понять, что никаких предварительных обещаний не будет. Чтобы его убедить, я организовал его встречу с моим братом Марком Валленбергом, который имел тесные связи с британцами. Мой брат тоже категорически заявил Гёрделеру, что получить какие-либо предварительные обещания не удастся.

Во время моих последних визитов в Берлин Гёрделер вернулся к этой теме, и у нас было несколько долгих дискуссий. Я объяснил ему, какому риску подвергнутся он сам и его товарищи, ведь если к этому вопросу будет допущено большое число людей в Англии и Соединенных Штатах, то неизбежно возникнет опасность утечки. Это его не испугало. Тогда я постарался дать ему понять, что он и его друзья должны добиваться изменений независимо от позиции Лондона или Вашингтона. Полагаю, этот аргумент произвел на него больше впечатления, чем риск, связанный с попыткой добиться поддержки союзников. Он сказал, что обсудит это со своими друзьями и даст мне знать. Прошло несколько дней, и он сообщил мне, что они убедились в правильности мысли о том, что нужно действовать, не дожидаясь обещаний от союзников. При этом он попросил, чтобы я связался с союзниками, как только гитлеровский режим будет свергнут.

В следующий раз я встретился с Гёрделером в феврале 1943 года. Он сказал, что решение Касабланкской конференции о безоговорочной капитуляции осложнило его работу с военными, поскольку некоторые из них настаивали, что, если германским войскам придется капитулировать, они хотят, чтобы ответственность за это нес Гитлер. Между тем катастрофа в Сталинграде заставила некоторых военных понять, что необходимо что-то делать, чтобы убрать Гитлера. Гёрделер рассказал мне, что у заговорщиков есть план осуществить государственный переворот в марте 1943 года, но он не уверен, что они смогут его реализовать, поскольку Гитлер предпринимает все мыслимые предосторожности. Он окружил себя охраной из 3000 человек и едва ли посмеет когда-нибудь еще появиться на фронте.