Германское подполье в 1942—1944 годах

Геббельс уже понимал, что случилось, и велел Ремеру немедленно приехать к нему. На тот момент он не знал ни кто стоял за покушением, ни каков масштаб заговора. Более того, как человек гражданский, он не мог запретить армейскому офицеру выподнять законный приказ. Это мог сделать только сам Гитлер.

Геббельс встретил Ремера холодно и сообщил ему, что он, очевидно, стал жертвой какой-то «мистификации» со стороны врагов государства. Он рассказал Ремеру, что фюрер живее всех живых, и добавил, что докажет это, позвонив Гитлеру по прямому проводу. Ремер узнает голос своего хозяина! Позже Ремер говорил, что собирался арестовать Геббельса, если лично не услышит голос фюрера. В тот момент он думал не о политике или истории, а о разбирательствах и военных трибуналах.

Гитлер ответил на телефонный звонок. Он в бешенстве приказал Ремеру немедленно избавиться от офицеров из резервной армии и дал этому маленькому майору (которого после этого произвели в ранг генерал-майора) право «пристрелить столько людей, сколько ему захочется».

Ремер сразу же ушел. Он носился на своей машине по шоссе, ведущим в Берлин, и приказывал всем приближавшимся к городу частям остановиться. «Личный приказ фюрера!» — кричал он командирам, которые с удивлением видели обычного майора, который отменял приказы, отданные генералом. Возникали споры и возражения. Войска, понимавшие, что что-то не так, приходили в волнение. Слышались выстрелы. Одни части продолжали идти вперед, другие останавливались у городской черты.

Тем временем Геббельс убедил популярного в армии генерал-испектора бронетанковых войск Гудериана помочь остановить войска, двигавшиеся на Берлин. Гудериан знал о заговоре и негласно одобрял его. Звонок Геббельса убедил генерала, что путч, в котором были замешаны многие из его друзей, потерпел неудачу. Гудериан мог бы спасти положение дел, направив бронетанковые части против СС. Вместо этого он тоже принялся носиться по окрестностям Берлина, приказывая приближавшимся частям поворачивать назад. На Фербеллинерплац он столкнулся с танковым батальоном майора Вольфа, который намеревался обстрелять штаб-квартиру СС. Гудериан заорал: «Майор, вы с ума сошли? Фюрер жив! Разворачивайтесь и езжайте домой. Вы просто лишитесь головы, и все!» Майор Вольф последовал его совету и приказал своему батальону возвращаться в свое расположение в Крампнице. Но эсэсовцы оказались проворней. Элитные войска партии прибыли в Крампниц до возвращения батальона, сожгли казармы и убили остававшихся там солдат. У СС было куда меньше запретов, чем у армии.

Около 19 часов граф Хелльдорф, который, видимо, слышал, что говорил Геббельс, позвонил в штаб путчистов и попросил Гизевиуса немедленно приехать к нему. Когда Гизевиус вышел из министерства обороны, он увидел первые отряды охранного полка, которые пришли не для того, чтобы защищать заговорщиков, как все еще верили Штауффенберг и Ольбрихт, а чтобы их арестовать.

Примерно в то самое время, когда Ремер разговаривал с Геббельсом, в кабинете генерала фон Хазе на Унтер-дер-Линден появился полковник Ейгер, которому была поручена задача арестовать Геббельса, и потребовал, чтобы ему предоставили войска для выполнения этой задачи. У Хазе никого не было, поэтому ему пришлось просить Ейгера подождать.

Тем временем весть о том, что Гитлер жив и вскоре обратится к нации, разлеталась по Берлину со скоростью лесного пожара. К 20 часам новый командующий столичным военным округом фон Тюнген не выдержал напряжения и обратился к своему подчиненному Хазе с вопросом, стоит ли им продолжать свое участие в путче. Они решили подождать и посмотреть, действительно ли Гитлер выступит по радио.

К 21 часу нацисты вернули себе контроль над Берлином, и генерал Рейнике, один из самых безжалостных нацистских генералов, по приказу Гитлера и Кейтеля взял командование на себя. Он позвонил генералу фон Хазе и потребовал, чтобы все войска были выведены из города или переданы под его начало, в противном случае он начнет штурм Бендлерштрассе. Он не представлял, как мало сил было у заговорщиков в этом здании. Хазе тотчас же поехал в министерство пропаганды, чтобы посмотреть, что там делает Ремер. Геббельс оказал ему «сердечный» прием, сказав, что он, Хазе, может остаться и прямо здесь и дождаться своего ареста.

К 22 часам генерал Ольбрихт, все еще цеплявшийся за свои надежды, вероятно, осознал, что они растаяли навсегда. Собрав в кабинете офицеров своего штаба, он объявил, что, поскольку в его распоряжении нет солдат, они, эти офицеры, должны охранять министерство обороны. Никто не должен ни входить, не выходить из здания.

Генерал-лейтенант Гердер, не являвшийся участником заговора, взял слово: «В конце концов, какого черта здесь происходит? Кто и кого должен охранять? Что все это значит?»