Германское подполье в 1942—1944 годах

В действительности национал-социализм был мятежом против принципов гражданских прав и обязанностей, против просвещения и прогресса, против достижений французской и американской революций. Он был заражен юношеским романтизмом, коренившимся в Wandervogel — движении буржуазной молодежи, бунтовавшей против строгой и скучной регламентации жизни в семье и в школе. Одним из его членов был Гесс. Не обладая достаточной решимостью и настойчивостью, чтобы, пройдя трудный путь, развивать идеи социального и политического прогресса, слишком многие немцы начали разочаровываться в этих идеалах и отказываться от них. Они говорили, что верят в демократию и доброе начало в людях, но, к несчастью, большинство людей не видят, в чем правда, поэтому демократия и прогресс должны насаждаться сверху и с помощью силы. Вред подобного заблуждения до сих пор не изжит в Германии.

Германская интеллигенция должна была сделать гораздо больше, чем она сделала. Ее беда заключалась в том, что она не имела политического опыта и утратила связь с народом. Интеллектуалы не поняли, что демократию никогда нельзя воспринимать как данность. Они не увидели жизненной необходимости встать на ее защиту. Степенным и державшимся отстраненно профессорам из немецких университетов гитлеровское движение, представленное в такой неудобоваримой книге, как «Майн кампф», казалось настолько смешным, что они не приняли его всерьез. Прежде чем они все поняли, многие были уволены, отправлены в тюрьму или, в лучшем случае, вынуждены были молчать или отправиться в изгнание.

Гитлер выстроил свою диктатуру под маской национального и духовного возрождения. В этом есть почти немыслимый парадокс. Многие немцы и достаточное число иностранцев даже после прихода Гитлера к власти по-прежнему верили, что система, построенная на подлейшей лжи и беспрецедентном садизме, была высокоморальной и благородной. Их поразил не поджог Рейхстага, а то, что своими декретами нацисты узаконили мораль нового типа: запретили законом употребление губной помады, закрыли сомнительные ночные клубы, а также то, что статистика преступности в Третьем рейхе пошла на спад. Вершины лицемерия достиг союз нацистских писателей (Reichsschrifttumskammer), постановивший, что в детективах не должно быть больше двух убийств, чтобы «не возбуждать низменных инстинктов».

К тому времени, когда немецкий народ понял, что означает их «национальное возрождение» и «духовное пробуждение», на самом деле становление одного из самых безжалостных полицейских государств в мире уже завершилось. Нацистские лидеры изучили прототип тоталитаризма в России. Гиммлер был хорошо знаком с работами Троцкого и историей русской секретной полиции со времен царизма до ЧК и ГПУ. По рассказам, он хвалился, что сможет организовать более эффективный инструмент террора, чем создали в России. В значительной степени он в этом преуспел. Его Главное управление имперской безопасности — в нем Гиммлер объединил тайную полицию (гестапо), уголовную полицию и службу безопасности (СД) — с отделениями в других странах имело тайных осведомителей в каждом городском квартале, в каждой деревне и поселке. Даже у себя дома никто не был в безопасности. «Вы можете себе представить, что значит действовать в группе, когда вам нельзя пользоваться телефоном, когда нельзя отправлять письма, когда нельзя называть своим ближайшим друзьям имена других друзей из страха, что одного из них могут схватить и он может выдать эти имена под пытками?» — так один из ведущих антинацистов граф Гельмут фон Мольтке в письме, тайно переправленном в 1942 году его британскому другу, описывал трудности организации заговора против Гитлера.

Самые современные технологии: радио, телефотография, скрытая звукозапись — и самые эффективные способы обнаружения и пыток использовались для подавления свободы и розыска каждого, кто осмеливался противиться нацистской диктатуре. В полицейском государстве, вооруженном автоматами, слезоточивым газом, танками и самолетами, невозможны революции, совершаемые восставшими массами с голыми руками.