Германтов и унижение Палладио

У Палладио, только что потухшего, тоже загорелись глаза.

Германтов молчал, его лихорадило, и всё было нереальным таким вокруг.

Веронезе (тихим голосом). Вы, отважный мой профессор, намерены изъять тайну, опустошив ядро темноты?

Германтов (опустив глаза). Тайну эту невозможно, как понимаю я, изъять, я лишь хочу к ней максимально приблизиться.

Веронезе (грозно, но с вкрадчиво-иезуитской какой-то интонацией, не иначе как подражая отцам-инквизиторам, изрядно ему попортившим на допросе кровь). А что это такое, по-вашему, – тайна художественности?

Германтов (растерянно). Э-э-э, допустим – сгусток смыслов и эмоций произведения, излучатель волнения, берущий нас за живое.

Гамлет. Мне не давала спать какая-то борьба внутри…

Веронезе (издевательски кивнув в сторону сценического помоста, портал которого обрамляли складки занавеса). Слова, слова, слова, – вам, профессор, и на склоне лет не надоело играть словами?

Германтов. Мне это интересно.

Веронезе (с гримасой). Странная ориентация ума, исполненного любопытства, – тщетно стремитесь проникнуть в ядро темноты и овладеть художественной тайной при том, что не способны даже понять как устроена внутри эта, смею предположить, несложная вещица, – опять постучал по крышке ноутбука пальцем.

Отрешённый Палладио повёл могучими плечами, – замучила ломота в плечевых суставах?

Германтов (робко). Паоло, а для вас что такое тайна?

Веронезе. Когда пишу, я ею владею безраздельно, когда ж подумаю о тайне, то тотчас она прячется от меня.

Палладио повел плечами.

Веронезе. И не упорствуйте, смиритесь лучше с неизбежным, и, простите за фамильярность, наивно-неуёмный профессор мой, вот добрый вам совет, – не надейтесь разгадать эту тайну тайн…

Германтов. Разгадать? Да я же лишь приблизиться хочу к разгадке.

Веронезе (надменно). Не приблизитесь…

Германтов. Но я же увижу по крайней мере виллу Барбаро, завтра утром уже увижу! (Неприязненно глянув на складки чёрных плащей и лежавшие на столе белые маски с клювами, подумав) «Увижу вопреки всем зловещим посулам затянувшегося карнавала».

Увижу, увижу, увижу, завтра непременно увижу и тогда… – в висках, свёртываясь-развёртываясь, пульсировала idea fix.

Веронезе и Палладио (в один голос, непререкаемо). Не увидите!

Германтов (машинально). Почему?

Веронезе и Палладио (воинственно, но с величаво-спокойным достоинством). Мы не позволим…

Германтов. Почему это не позволите?

Веронезе (с саркастической усмешкой). А то вам, искушённейшему из профессоров, лишь прикидывающемуся простаком, невдомёк, что художники стоят на страже тайн своих, даже после смерти сторожат их, оберегают от посягательств? Старики – а я старше вас на пятьсот лет (панибратски подмигнув), обычно дают молодым дурные советы, однако же сейчас не тот случай. И не пытайтесь сыграть на противоречиях между мной и Андреа, да, было время, Андреа дулся на меня, когда я расписал виллу, сплошняком расписал, да так, что не различить было, где стены, где потолки, но время – лечит, не так ли? Разве выглядит теперь, когда столькими безбожными вольностями сломаны все каноны, роспись моя кощунством? Тихие распри и недомолвки меж нами – позади, а тайна, отныне и навсегда, у нас уже, – одна на двоих, мы едины в защите её, костьми ляжем (вновь подмигнув), а защитим, не так ли, Андреа? (Раздражённо заворочавшись в креслице). Профессор, я хотел вам помочь, однако тому, кто живёт столь безрассудным стремлением к недостижимому, помочь трудно – у вас нет шансов. Неужели вы на самом деле не понимаете, что всякий завлекательный сюжетец вкупе с виньетками и мишурой внешнего жизнеподобия, – с разными там листочками-веточками, блеском шелков, парчи – или, напротив, всякие силящиеся искупить скуку бессюжетности зримые искажения натуральных форм, деформации, как вы выражаетесь, – на свои лады лишь маскируют сакральное ядро? Ах, понимаете, что ухищрения живописи или украшательские лики архитектуры существуют перво-наперво для отвода глаз? Отлично, если понимаете, тогда осталось вам понять и принять главное: никому – и даже вам, размечтавшемуся, оснастившемуся тонкими методиками проникновения, – в это ядро, на последнем рубеже уже не нами, а самим Богом охраняемое-оберегаемое, не дано проникнуть.