Германтов и унижение Палладио

– Ну так как, самоуверенный друг мой, искусствовед получает лицензию на убийство художника? – поверх обращённого к нему экрана Веронезе зло посмотрел на Германтова, пальцы его продолжали свой игровой забег по клавишам, – и вы, с лицензией на руках, выписанной вам дьявольской милостью, уже выбрали себе жертву…

Откуда он узнал про лицензию на убийство? – изумился Германтов, – это же давняя полушутливая идея Шанского.

Они что, пообщались – там?

А недавно приснившийся Шанский уже предостерегал, и был он почему-то в клетчатых брючках?

Запахло серой.

Инфернальный шантаж?

Словно в замедленной съёмке… – колесом ходил акробат.

Девочка всё ещё балансировала на шаре…

Так, что ж со мною происходит, – судебные слушания начались и… – я себя сужу или они меня судят?

– Нет, – поправил себя Веронезе, совсем уж злобно сверкнув глазами, – на сей раз вам одной жертвы мало, вам понадобились две жертвы.

Палладио по-прежнему сидел безучастно, прикрыв глаза, обхватив сильными руками тяжёлую голову.

Антиподы? – но как же сплотились против него…

Что, что могло их сплотить?

Германтов подумал, – они меня предупреждали уже в духе криминальных разборок, когда избивали, повалив на булыжники, однако же теперь они в моей власти, поскольку я по своему усмотрению волен интерпретировать их художества, – а вслух сказал весомо, но примирительно: я вас не убиваю взглядами и соображениями своими, ибо нельзя убить умерших, я, напротив, воскресил вас, о чём свидетельствует хотя бы эта беседа, что же до прекрасных художеств ваших, цельных и искренних, то я их – ничуть не уничтожаю, а лишь интерпретирую, то есть преображаю их энергией новых мыслей.

Веронезе (с гневной усмешкой, ничего хорошего не сулившей). Благодарим покорно за воскресение, приятно вновь очутиться здесь, но… неужели и бессмертные творения наши нуждаются в преображениях?

Палладио безучастно молчал.

Германтов, затравленно прижал ладони к глазам, и без того закрытым; холодея, ощущая опять, как разверзается в душе его обледенелая пустота, подумал, что воскресил их, вернул в мир страстей и творческого соперничества, а они-то ожили исключительно для того, чтобы его убить?

О чём ещё, кроме высшей меры, он мог думать в ожидании приговора…

– Счастье моё я нашёл в нашей… – у аккуратно одетого молодого человека с холёной бородкой был приятный мягкий баритон, а пел он чуть шепелявя, словно имитируя голосом шипение старой пластинки, и Веронезе радостно обернулся, с блаженством на лице дослушал певца.

Нашёл в нашей дружбе или – в нашей встрече, как правильно? – машинально спросил себя Германтов.

– Опять совок! – скривила губы растрёпанная женщина.

Веронезе. Теперь в двух словах об интерпретациях (сверкнув глазами). Откажемся-ка, любезный, от спекуляций! Вот, в одной из прелюбопытных интерпретаций своих, – (запрыгал пальцами, глядя в экран, по клавишам), – вы рассуждаете о скрытом взрыве, о взрывной волне смыслов, а также – об экстазе художественности как об экстазе тёмных непостижимостей, бурляще гнездящемся в тайных глубинах произведения, дабы уравновесить экстатические проявления света, которыми благостно лучатся вынесенные на поверхности произведения видимости… мудрёно, – откуда ведомо вам что-то о бурлящих тайных глубинах? – но, поднатужившись, понять можно.

Германтов (подавленно). Что мудрёного? Это всего-то допущение, это некая темноватая аллегория. И, между прочим, рискну вам напомнить, Паоло, что глубина – на то и глубина, чтобы оставаться невидимой.

Веронезе (сорвавшимся голосом). Глубина?! Давайте-ка без вихляний, – как же вы проникаете в глубину, что вы там, в глубине этой, намерены отыскать?

Палладио (очнувшись). Да, – что?

Германтов молчал, – так вот ради чего они выжидали, пускаясь в отвлечённые воспоминания и пустоватые разговоры, вот ради чего… а я-то, попал впросак: действительно, воскресил их, развесил уши, когда разболтались они, потом разболтался сам, а они-то были себе на уме и теперь своим дознанием добивают меня.

Веронезе. Итак, что же вы там, пытливый друг наш, отыскиваете, в глубине? (Посмотрев, как в шпаргалку, в экран ноутбука). О, вы с помощью этой загадочной штучки (щёлкнув пальцем по ободку экрана), открываете мне глаза. Итак, признайтесь, – вы, заряженый и движимый манией своей, отправляетесь в виллу Барбаро, чтобы отыскать «ядро темноты»?

Палладио, тяжело наваливаясь грудью на хрупкий пластмассовый столик, головой подался вперёд.

Германтов, припёртый к стенке, молчал.

Из очей Веронезе выметнулись языки пламени: итак, что за тайна хранится в этом затемнённом ядре? Разгорячённый, снова промокнул бумажной салфеткой лоб; и ему нелегко давался этот разговор.

– Так что же содержит ядро?

Германтов (упавшим голосом, с поражающей самого покорностью). Саму тайну художественности.

Веронезе (торжествуя). Я так и знал!