Герметикон

— Села в машину и уехала, — доложил мальчик Любчик. — А перед этим застрелила Эхо и Угрюмого, а еще раньше — Шалика.

— Кто был четвертым?

— Драйв, он за рулем сидел.

Погоня продолжалась недолго, и побежавший следом Любчик успел увидеть случившееся, можно сказать, из первого ряда. После чего отправился в условленное место и поведал ожидавшим посланца приятелям безрадостные новости.

— Драйв жив?

— Не думаю.

— Почему?

— Когда полицейские его вытаскивали, у него голова вот так болталась. — Любчик продемонстрировал, как именно "вот так" болталась голова у четвертого члена банды, и Туша с Горизонтом мысленно согласились с его выводом: "вот так" голова могла болтаться только у покойника.

И еще оба подумали, что провал не стал катастрофой: никто из бандитов не выжил, а значит, не расскажет о них полицейским. Хвост обрублен.

— Это будет труднее, чем я рассчитывал, — признался Иона, бросив взгляд на приятеля. — Она действительно хороша.

— Сегодня к ней придет полиция, — мрачно поведал Горизонт.

— Она ничего не скажет.

— Почему ты так думаешь?

— Ей нужны ответы, — объяснил Туша. — Она скажет, что на нее просто напали, и будет ждать следующего послания от нас.

— Пожалуй, — подумав, согласился Кома. — Продолжаем?

— Обязательно.

— Привлечем других парней?

Помолчали, раздумывая над тем, что тинигерийские уголовники не оправдали ожиданий и следующие вряд ли окажутся лучше, после чего Иона подвел итог беззвучному совещанию:

— Хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам, — намекнув, что придется поработать.

— Мараться не хотелось, — поморщился Горизонт.

— Но придется.

— Согласен, придется.

— О чем вы говорите? — поинтересовался Любчик. — Хотите, я подгоню других ребят?

И тем напомнил о себе.

Похитители одновременно повернулись к мальчишке, некоторое время молчали, после чего Туша спросил:

— Готов работать на нас?

— Что делать? — отозвался повеселевший Любчик.

— То же, что и для Эхо: нам нужен толковый помощник из местных.

— Сколько заплатите?

— А сколько тебе обещал Эхо?

— Равную долю.

Иона и Кома вежливо заулыбались, показывая мальчишке, что шутка удалась, после чего Горизонт предложил:

— Пять цехинов.

— Десять, — попросил Любчик.

И был удовлетворен: и полученным согласием, и тем, что Туша выдал ему золотую монету в качестве аванса. Убедившись, что мальчишка рад сотрудничеству, Иона свел перед собой пальцы и очень серьезно произнес:

— Слушай внимательно, Любчик: тебе нужно съездить в отель и передать письмо, которое мы сейчас напишем. Но передать так, чтобы не попасться…

* * *

Смерть страшна.

Смерть — это беда.

Смерть — жуткий, накрывающий с головой кошмар, ужасно жестокий в своей бессмысленности.

Смерть отнимает, всегда отнимает… не создает — уничтожает, а смысл есть только у жизни, у того, что идет вперед. А смерть… она хоть и страшна, но отвратительно глупа в своем дремучем проявлении, и ее можно обмануть.

— Лилиан… — шепчет Помпилио.

Она улыбнулась, но промолчала. Наклонилась, наградив страстным, но быстрым поцелуем, и вновь выпрямилась, продолжая мягко, неспешно двигаться на нем… Белокурая чаровница. Красивая настолько, что мир, со всеми его красками, тускнеет рядом с ней и делается скучным. Красивая и манящая, как чудесная мечта… Сбывшаяся мечта.

— Лилиан… — Помпилио улыбается, поднимает руку и прикасается к щеке любимой.

И замирает от восторга при виде ответной улыбки, в которой столько любви, что хватило бы на всю Вселенную. И чувствует себя счастливым, увидев огонь, пылающий в ее прекрасных глазах.

— Лилиан…

Говорили, что девушка чудовищно горда и ничто не способно растопить ее ледяной взгляд. И уж тем более — ее ледяное сердце. Но это ложь и глупость, потому что лед Лилиан предназначался для кого угодно, но только не для Помпилио — с их самой первой встречи и до самого последнего разговора в кардонийской тюрьме: она вошла в камеру женой дер Саандера, а вышла невестой дер Даген Тура. Никогда между ними не было льда, только нежность, и Помпилио счастливо смеется, наслаждаясь жаркой любовью.

— Лилиан…

— Мне нравится, когда ты повторяешь мое имя, — отвечает девушка, вновь наклоняясь к мужчине. И светлые локоны щекочут его грудь.

— Лилиан…

— Я люблю тебя… я безумно тебя люблю…

И Помпилио понимает, что наконец-то вырвался из страшного, чудовищного сна, в котором его любовь сгорела на ступенях кардонийского дворца. И повторяет, бессчетное число раз повторяет имя прекрасной девушки, навсегда завладевшей его сердцем. Кричит ее имя, рывком поднимается и прижимает любимую к себе: горячую, неистовую, страстную…

Помпилио счастлив.

— Лилиан…

И больше ничего не нужно.

Бесконечная Вселенная сжимается в точку, имя которой — Лилиан. Становится центром и смыслом — Лилиан. Это начало и конец, путь и цель, сосредоточие любви и самого замысла.

— Лилиан…

Смерти нет, рассеялся кошмар, он очнулся от чудовищного забытья, в котором пребывал…

///

Помпилио открыл глаза.

— Лилиан?