Герои

У Горста к горлу внезапно подкатил комок; печально улыбнувшись, он покачал головой. Девчушка плюнула ему под ноги и была такова. Пара пожилых дам стояла у входа в протекающую палатку, раздавая за так листовки, восхваляющие добродетели трезвости и воздержания – по большей части неграмотной солдатне, которая ими если не подтерлась, то раскидала на полмили в округе, где ценным урокам внимали единственно дождь и слякоть, постепенно их стирая.

Еще несколько шагов, и Горст ступил на тракт, оказавшись в одиночестве. Вокруг толкается плечами армейская братия, с руганью прет по своим ничтожным делам, выторговывая все, что можно выторговать. Горст поднял голову и открыл рот, чувствуя, как щекочут язык дождинки. Зачем поднял? Возможно, в поисках направления и наставления, да вот беда, звезды затянуты тучами. Они освещают счастливый путь людям получше – например, Гароду дан Броку и иже с ним. Его пихали, толкали плечами и локтями. «Прошу вас, кто-нибудь, помогите. Но кто?»

День второй

Нельзя сказать, что цивилизация не развивается – в каждой новой войне людей убивают новым способом.

Уилл Роджерс

Рассвет

Когда Зоб сполз с лежанки, холодной и сырой, как могила утопленника, отсвет зари выглядел грязноватым мазком на черном небосклоне. Зоб нащупал меч на поясе, с кряканьем, под хруст костей потянулся, по заведенному утреннему распорядку вслушиваясь, что и как болит. Ноющая челюсть – вина Черствого и его чертяк, ноющие ноги – спасибо длительной пробежке по полям и вверх по холму и ночи на ветру. Ну а что голова раскалывается, так в этом винить приходится себя. Принял давеча одну-другую, а то и поболе, кружку браги, смягчить боль скорби по павшим, а заодно за удачу живых.

Дюжина почти в полном составе собралась у кучи сырого хвороста, которая в более удачный день уже давно бы разгорелась. Над хворостом склонялся Дрофд, негромко поругиваясь в безуспешной попытке разжечь костер. Что ж, значит, завтрак будет холодным.

– Вот как оно, без крыши-то, – прошептал Зоб, ковыляя к костру.

– Всем на заметку: хлеб нарезаю тонкими ломтиками.

Жужело, зажав между коленями слегка выдвинутый из ножен Меч Мечей, с нелепым тщанием, как ваятель резцом, стругал о лезвие каравай.

– Ломтиками? – отвлеклась от созерцания непроглядной долины Чудесница. – А на кой оно, такое чистоплюйство?

Йон сердито плюнул через плечо.

– Режь уже как хочешь, только быстрей, а? Жрать охота.

Жужело не обратил на них никакого внимания.

– И вот теперь, когда я отрезал два, – он взял ломоть, положив на него бледный пласт сыра, – я помещаю между ними сыр и р-раз!

Он хлопнул сверху второй ломоть, как будто хотел пристукнуть муху.

– Что мы имеем?

– Хлеб с сыром, – подытожил Йон, взвешивая в одной руке полкаравая, а в другой сырную голову. – То же, что и у меня.

От головы он отхватил зубами кус и, жуя, кинул ее Легкоступу.

Жужело вздохнул.

– У вас у всех что, совсем нет чувства прекрасного? – Он поднял свой шедевр на свет, которого почитай что еще и не было. – Если называть вещи так грубо, то самой тонкой работы топорик будет не более чем деревяха с железякой, а живой человек куском мяса с волосами.

– Ну а что это, по-твоему? – спросил Дрофд со слезящимися от дыма глазами, откидывая осточертевший кусок кремня.

– О, это доподлинно новая вещь. Сращение скромных частей хлеба и сыра в более великое единое целое. Я бы назвал его… сырня-ловильня, – Жужело изящно надкусил свое творение с самого краешка. – О да, друзья мои. Вкус как у… прогресса. То же самое удается и с ветчиной. Да и вообще с чем угодно.

– А с говняшкой не пробовал? – участливо спросила Чудесница.

У Дрофда от смешка выскочила сопля, но Жужело не заметил.

– То же самое и о войне. Она заставляет людей измышлять новые вещи из тех, что у них есть. Думать по-новому, изыскивать новые пути и способы. Нет войны – нет прогресса. Война, она подобна плугу, благодаря которому почва сохраняет богатство; огню, расчищающему поля; она подобна…

– Дерьму, на котором растут цветочки, – в такт сказала Чудесница.

– Именно!

Жужело поощрительно ткнул в нее этим своим детищем, отчего сыр выпал в неразожженный костер. Чудесница покатилась со смеху. Йон фыркнул так, что из носа у него вылетел хлеб. Легкоступ прекратил напевать и поперхнулся. Вместе со всеми рассмеялся и Зоб. Получилось хорошо; на душе потеплело. Давненько они так не веселились. Жужело хмуро посмотрел на два ломтя.

– Эх вы. Да я специально держал непрочно.

Он разом запихнул их в рот и полез в сырой хворост за сыром.

– Как там Союз, не зашевелился еще? – осведомился Зоб.

– Да что-то не видать. – Йон, прищурясь, глянул на пятна света у восточного горизонта. – Хотя рассвет уже на марше. Так что скоро должны показаться.

– Давайте-ка будить Брека, – сказал Зоб. – А то ворчать будет весь день, что пропустил завтрак.

– Есть, воитель. – И Дрофд затрусил туда, где все еще спал горец.

Зоб указал на Меч Мечей.

– Ну что, осталось теперь окропить красным?

– А крошек не жалко? – спросила Чудесница.