Герой

Пятидесятитрехлетний майор Форсайт, завсегдатай офицерских клубов и бездельник, создающий себе образ гуляки, на самом деле был не более порочен, чем дочь священника. Высоко неся знамя добродетели, он безмерно радовался тому, что снискал репутацию развратника. Долгие годы майор находился в отставке, обвиняя в этом военное ведомство, но не свою некомпетентность. Уйдя со службы, он говорил людям, что получение следующего звания в эту эпоху вырождения невозможно без протекции. Влиятельные друзья не раз и не два пытались открыть ему путь к успеху, но майор, ничего не добившись, честил продажную бюрократию, окопавшуюся в военном ведомстве. Горько сетуя о состоянии государственных институтов, он не терял острого интереса к миру моды. И правильно, потому что человеку следует интересоваться разными сферами общественной жизни. Это расширяет его кругозор и приносит практическую выгоду. Если бы интерес майора Форсайта ограничивался только «бюрократическими рогатками», он в своем кругу считался бы человеком ограниченным, но блестящее знание этикета и портных избавляло его от этого. Форсайт не был чужд светскости, он внимательно прочитывал газеты, которые детально описывали все, что происходило в высших кругах, и всегда мог довольно точно рассказать о делах и местопребывании титулованных особ. Один грешок за Форсайтом, пожалуй, водился: после разговора с ним у собеседника не возникало и тени сомнения, что майор близко знаком с людьми, которых тот и в глаза не видел, но совесть прощала ему эту маленькую ложь. К тому же майор прекрасно знал все сплетни клубов, так что кто, как не он, имел полное право слыть светским человеком? При этом Форсайт придерживался самых строгих принципов и в этом смысле был истинным братом миссис Парсонс. Каждое воскресное утро он посещал церковь, хотя и скрывал это, как что-то недостойное. Стесненность в средствах принуждала майора следовать путями бедных и чистых сердцем.

Пустить пыль в глаза сестре и ее мужу майору Форсайту удалось без всяких усилий.

«Разумеется, Уильям склонен к разгульной жизни, – говорили они. – Жаль, у него нет жены, которая помогла бы ему остепениться, но сердце у Уильяма доброе».

По их разумению, он обладал двойным преимуществом: хитростью, обретенной в мирской суете, и прямотой характера. Они плохо понимали, как именно Форсайт поможет им в сложившейся ситуации, но не сомневались, что он, черпая из бездонного колодца своей мудрости, разрешит возникшие трудности.

Джеймс раскусил дядюшку еще мальчиком и, видя, как он нелеп, относился к нему добродушно.

«И что, по их мнению, он может сказать?» – спрашивал себя Джеймс.

Его глубоко огорчало, что случившееся буквально согнуло отца. Родители с таким радостным нетерпением ожидали его приезда, а он причинил им только горе!

– Лучше бы я не возвращался! – воскликнул Джеймс.

Он подумал о холмистых равнинах Оранжевой республики, о синем небе, об ощущении безграничной свободы. В этом ухоженном кентском ландшафте Джеймс чувствовал себя как в клетке. Когда облака плыли так низко над землей, он с трудом дышал. Страдал Джеймс и от напряженных отношений с родителями. Теперь они смотрели на него как на чужака. Между ними постоянно стояла проблема, которой они намеренно не касались. Они не упоминали имени Мэри, обходили стороной все, связанное с ней, и это доставляло Джеймсу еще более сильную боль, чем открытый разговор об этой девушке. Они сидели молчаливые и грустные, стараясь держаться естественно, но не преуспели в этом. Их вид заставлял предположить, что Джеймс совершил какое-то преступление, о котором не упоминают для его же блага, но никто из них ни на секунду не забывал об этом. Родители явно не сомневались в том, что Джеймс страдает от угрызений совести, и они считали своим долгом облегчить его ношу. Джеймс знал: отец убежден в том, что он совершил бесчестный поступок, а он… что думал об этом он сам?

Джеймс по сто раз на дню задавал себе вопрос, правильно ли он поступил, и, уверяя себя, что избрал единственно возможный путь, мучился от неопределенности. Он пытался отделаться от этого чувства, ибо разум ясно давал понять, что это абсурд. Но сомнения брали верх над разумом, бестелесная форма, нечувствительная к разящим ударам его логики. Этот маленький дьявол, укоренившийся в сердце Джеймса, возражал на все его аргументы: «А ты уверен?»

Иной раз Джеймс совершенно терялся, и тогда демон смеялся, а его вопрос пронзительно звенел в ушах: «Ты уверен, мой друг… ты уверен? А где, скажи, честь, о которой не слишком давно ты так много думал?»

Джеймс нервно, теряя терпение, кружил по саду, злясь на себя и на весь мир.