Герои

— Этот Кальдер кажется скользким типом, — шептал Миттерик Байязу, пока они покидали стол. — По мне так лучше иметь дело с Чёрным Доу. С тем, по крайней мере, было ясно, чего от него ждать. — Горст едва ли их слушал. Он был занят, сосредоточенно разглядывая Кальдера и его обезображенного шрамом подручного. Я его знаю. Я знаю это лицо. Вот только откуда?..

— Доу был бойцом, — шелестел Байяз. — Кальдер — политик. Он отдаёт себе отчёт, что мы настроились уходить, и что, когда войска отправятся домой, нам нечем будет торговаться. Он знает, что просто сидя и ухмыляясь, может выиграть больше чем Доу со всей сталью и яростью Севера…

Разговаривая с Кальдером, Трясучка повернулся, убрав с обзора изуродованную часть лица и выставив на солнце необожжёную сторону… и у Горста от узнавания похолодела спина, и открылся рот.

Сипани.

То лицо, в дыму, перед тем как он оказался сбит с ног и покатился вниз по ступенькам. То самое лицо. Да как тот самый человек мог здесь очутиться? И всё же он был почти что уверен.

Голос Байяза гас позади, когда Горст двинулся вкруг стола. Наверно чрезвычайно неподобающее, если в принципе не роковое поведение на мирных переговорах. А мне глубочайше пофиг. Кальдер заметил его, и встревоженно отступил назад. Трясучка обернулся. Без злобы. Без страха.

— Полковник Горст! — воскликнул кто-то, но Горст не обращал внимания, его пальцы сомкнулись на руке Трясучки, приближая его к себе. Все боевые вожди с краю Детей посуровели. Великан сделал громадный шаг вперёд. Человек в золотой броне окликнул отряд карлов. Ещё один положил руку на меч.

— Всем тихо! — закричал Кальдер на северном наречии, сдерживающе поднимая ладонь. — Спокойно! — Но вид у него неспокойный. А то как же. Сейчас все наши жизни на лезвии бритвы. А мне глубочайше пофиг.

С виду, Трясучке и самому было пофиг ненамного меньше. Он опустил быстрый взгляд на сомкнутую руку Горста, затем снова перевёл на лицо и удивлённо приподнял бровь над здоровым глазом.

— Могу чем-то помочь? — Его голос был полностью противоположен Горстову. Могильный шёпот, грубый, будто трутся мельничные жернова. Горст взглянул на него. Взглянул по-настоящему. Как будто взглядом мог пробурить его голову. То самое лицо, в дыму. Оно промелькнуло лишь на мгновение, и было в маске, и безо шрамов. И всё равно. С тех пор он видел его каждую ночь, во снах и в бодрствовании, а также в перекрученном пространстве меж ними. Каждая чёрточка намертво вбита в память. И я почти что уверен.

Он слышал шум движения позади себя. Возбуждённые голоса. Офицеры и рядовые Его величества Двенадцатого. Наверно, злые, что пропустили битву. Наверно, почти также горят желанием открыть её новую главу, как и я.

— Полковник Горст! — донёсся упреждающий рык Байяза.

Горст не обратил на него внимания.

— Ты бывал когда-нибудь… — прошипел он, — в Стирии? — Каждая его частица забурлила в предвкушение насилия.

— В Стирии?

— Да, — буркнул Горст, сжав куда крепче прежнего. Двое кальдеровых стариков отодвигались назад, почти уже встав в боевые стойки. — В Сипани.

— В Сипани?

— Да. — Великан сделал другой безразмерный шаг, вздымаясь выше самого высокого из Детей. А мне глубочайше пофиг. — В Доме удовольствий Кардотти.

— Кардотти? — Здоровый глаз Трясучки прищурился, изучая лицо Горста. Время растянулось. Вокруг них языки нервно облизывали губы, руки приподнялись, готовые отдать роковые команды, пальцы щекотали рукояти секир. Затем Трясучка наклонился ближе. Достаточно близко Горсту для поцелуя. Ещё ближе, чем они были четыре года назад, в дыму.

Если только и вправду были.

— Никогда о таком не слышал. — И он высунул руку из обмякшей хватки Горста, и пошёл прочь от Детей, ни разу не оглянувшись. Кальдер шустро поспешил за ним, как и оба старика, а также боевые вожди. Все убрали руки с оружия — с некоторым облегчением или, в случае великана, с огромной неохотой.

Оставляя Горста в одиночестве стоять у стола. Насупленно глядеть на Героев.

Почти что уверен.

Семья

После прошедшей ночи Герои во многом не изменились. Древние камни стояли точно там же, где и прежде, и лишайники покрывали их коркой, и внутри круга всё та же вытоптанная, грязная, окровавленная трава. Костры тоже в общем-то были прежними, как и тьма за их пределом, и люди, сидевшие вокруг них. Но во всём, что касалось Кальдера — произошли обалденнейшие перемены.