Герои

Он вырвался из палатки, и было так, словно он никогда прежде не видел солнца. Не чувствовал простой радости животворного тепла на лице и ласкового ветра. Он озирался по сторонам с удивлением в мокрых глазах. Когда он плёлся сюда, понижавшийся к реке клочок земли был взболтанной грязью, усыпанной мусором помойкой. Теперь же здесь раскинулся прекрасный сад, исполненный красок. Окрылённых взглядов и приятных бесед. Смеха и птичьей песни.

— У вас всё хорошо? — Насколько Горст мог судить сквозь слёзы, Рюрген казался слегка озабоченным.

— Мне пришло письмо от короля, — пискнул он, ни черта более не стесняясь своего голоса.

— Что там? — спросил Младший. — Плохие новости?

— Хорошие новости. — И он обхватил Младшего за плечи и тесными объятиями выдавил из него стон. — Лучшие. — Он подгрёб другой рукой Рюргена, отрывая их ноги от земли, сжимая обоих, как любящий отец мог бы прижать к себе сыновей. — Мы едем домой.

Горст шёл, непривычно для себя пружиня шаг. Без доспехов, он был так лёгок, что мог случайно вспорхнуть к солнечным небесам. Сам воздух пах слаще, пусть по-прежнему со слабым привкусом выгребных ям, но он вдыхал его полной грудью. Все его раны, всю боль и досаду, все мелочные разочарования, растворил непобедимый сияющий свет.

Я родился заново.

Дорога на Осрунг — точнее на выжженные дотла развалины, пару дней назад бывшие Осрунгом — цвела улыбками. Кучка шлюх отвешивала воздушные поцелуи с сиденья фургона, и Горст возвращал их в ответ. Мальчик-калека гикнул в восторге, и Горст весело потрепал его волосы. Мимо шаркала колонна ходячих раненых, кто-то на костылях, из первого ряда, кивнул, и Горст обнял его, поцеловал в лоб и, улыбаясь, продолжил путь.

— Горст! Это Горст! — Донёслось чьё-то приветствие, и Горст растянул улыбку и выбросил в воздух заскорузлый кулак. Бремер дан Горст, герой бранного поля! Бремер дан Горст, доверенный монарха! Рыцарь-телохранитель, Первый страж Верховного короля Союза, благородный, доблестный, всеми любимый! Свершить что угодно — ему по силам. Обладать чем угодно — ему подвластно.

Повсюду картины радости. Командир полка женил на пухлолицей женщине, с цветами в волосах, какого-то воина с сержантскими лычками, и круг его товарищей непристойно присвистывал. Новоиспечённый, до смешного юный прапорщик, лучился в полуденном свете, вынося цвета своего полка на церемонии присвоения звания. Гордо реяло золотое солнце Союза. Неужели из тех, которые всего день назад халатно потерял Миттерик? Как же быстро порой забываются иные прегрешения. И нерадивых вознаграждают в одном ряду с неправедными.

Как бы подчёркивая эту суть, у дороги Горсту попался на глаза Фельнигг, в новом мундире, в окружении сборища штабных офицеров. Он давал взбучку доведённому до слёз лейтенантику у перевернувшейся повозки — скарб, оружие и, по непонятному разумению, полноразмерная арфа, вывалились из неё подобно кишкам дохлой овцы.

— Генерал Фельнигг! — Небрежно окликнул Горст. — Поздравляю вас с повышением! — Менее достойного повышения пьяницы-буквоеда надо ещё поискать. Он наскоро рассмотрел идею вызвать того на дуэль, потребовать которой перетрусил пару вечеров назад. Затем рассмотрел идею столкнуть его в канаву, когда будет проходить мимо. Но я занят другим.

— Спасибо, полковник Горст. Вы и представить не можете, как я вами восхищаюсь…

Горст не стал даже утруждаться извинениями. Он просто неуклюже проплыл мимо, не сбавляя хода рассёк фельниггов штаб — в основном тех, кто раньше числился в штабе Кроя — точно соха жидкую грязь, и оставил их за кормой — кудахтать и надувать щёки. И хуй бы со всеми вами — я свободен. Свободен! Он победно вскинул над головой сжатые кулаки.

Даже раненые, у обугленных ворот Осрунга, выглядели счастливо, когда он проходил мимо них, постукивая кулаком по плечам, бормоча словеса ободрения. Разделите мою радость, о искалеченные и умирающие! У меня её хватит на всех!

И там стояла она, средь них — и раздавала воду. Как богиня Милосердия. О, исцели мою боль. В нём уже не было страха. Он знал, что должен сделать.

— Финри! — позвал он, затем прочистил горло и повторил, чуточку ниже. — Финри.

— Бремер. Вы выглядите… счастливым. — Она вопросительно подняла бровь, как будто улыбка на его лице была столь же неуместной, как у коня, у камня или у трупа. Однако, привыкай к этой улыбке, ибо она здесь надолго!