Солнце уже почти стояло в зените, когда, шурша по песку, на поляну выскочила голубая машина, а за ней - два мотоцикла. Красавица Берта сидела за рулем. Рядом с ней была молоденькая русоволосая девушка, а все заднее сиденье занимала непомерно толстая женщина с крашеными волосами, собранными в пышный пучок. Машина остановилась у самой воды. Женщины сбросили легкие шелковые халаты. Берта и ее золовка сразу бросились в воду и быстро поплыли почти на середину озера, а фрау Маргарита улеглась на горячем песке. Их телохранители поставили мотоциклы метрах в сорока от легковой машины. Кальтенберг взял их на мушку и дал из автомата короткую очередь. Один из охранников ткнулся лицом в землю, другой, нелепо размахивая руками, пытался убежать, но вторая очередь и его пришила к земле.
Услышав выстрелы, фрау Маргарита вскочила на ноги и начала звать на помощь, а Берта и Эльза поплыли к противоположному берегу. Заметив это, Конрад направил на них автомат.
- Эй вы, русалочки! - крикнул он, выскочив из-за кустов. - Живо на берег! Даю три минуты и, если за это время не приплывете, пеняйте на себя! А вы молчите! - добавил он, обернувшись к фрау Маргарите, которая тут же упала в обморок.
Хотя поведение эсэсовцев, расстрелявших охранников, было совершенно непонятно, однако, услышав немецкую речь, купальщицы немного успокоились и приплыли к берегу.
- Что это значит? - с возмущением спросила Берта.
- Это значит, что нам пора ехать, - спокойно ответил Конрад. - Садитесь в машину, фрау Планк!
Там уже сидели два партизана - один за рулем, другой на заднем сиденье. Женщины взяли полотенца, вытерлись, потом сели в машину. Причем, по указанию Кальтенберга, Эльза заняла место рядом с шофером, а Берта - рядом с автоматчиком на заднем сиденье. Конрад вытащил из кармана письмо и засунул его за лифчик лежащей в обмороке фрау Маргариты, потом тоже сел в машину. Берта поняла, что дело принимает серьезный оборот. Сначала она подумала, что эсэсовцы по ошибке приняли их за полек, грубо нарушивших приказ о запретной зоне, но, когда их назвали по фамилии, а арестовавший их офицер оставил при свекрови какое-то письмо, у нее не осталось никаких иллюзий. Но ей не хотелось признать себя побежденной, и она продолжала играть роль незаслуженно обиженной, но гордой женщины.
- Ну, сели, а дальше что? - спросила она.
- А дальше, милые мои, надо одеться, - бросая им обеим на колени халаты, усмехнулся Конрад.
- Я думала, вам так приятнее...
- Дело не во мне, а в вас, - сквозь зубы процедил Конрад. - Вы не красотки из ночного бара, чтобы голыми разъезжать по дорогам.
Женщины оделись. Кальтенберг выбросил из окошка третий халат и приказал шоферу ехать. Машина в сопровождении двух мотоциклистов, на которых вместо расстрелянных солдат вермахта уже сидели переодетые партизаны, быстро помчалась по дороге. Берта думала, что их повезут в графское имение, но, выйдя на шоссейную дорогу, "мерседес" повернул в обратную сторону.
- Предупреждаю, никаких эксцессов! - твердо сказал Кальтенберг. Сидите смирно и делайте вид, что с вами ничего не случилось.
Берта еще раньше заметила, что у него в руках пистолет. Конечно, о сопротивлении или бегстве нечего было и думать. Пришлось покориться.
-Герр гауптштурмфюрер, скажите хоть, куда вы везете нас? - спросила она упавшим голосом.
- Когда приедем, увидите!
Мужество покинуло Берту. От этого неясного, но многозначительного ответа ее бросило в дрожь. По правде говоря, они с мужем начали бояться неприятностей с той самой минуты, когда узнали об отстранении от должности начальника абвера адмирала Канариса. Это было еще в феврале. Полковник Планк понимал, что рано или поздно посыплются удары и на близких друзей и сотрудников адмирала, а себя он считал одним из сподвижников бывшего начальника абвера. От жены он ничего не скрывал. Но хотя Берта и ожидала неприятностей, она никогда не думала, что дело может дойти до ареста. "Наверно, гестаповцы решили погубить его и начали с меня, - с ужасом подумала Берта. - Теперь пойдут допросы, пытки. Но ведь мой муж никогда не выступал против фюрера, он всегда был лоялен..."
Эльза тоже была уверена, что их арестовали настоящие эсэсовцы. Причем эту крайнюю меру со стороны гестапо, учитывая некоторые обстоятельства ее жизни, она считала даже обоснованной.