Издевательство над человеческим достоинством арестованных для Рудольфа Иммермана стало привычным делом с первых же дней поступления на работу в органы гестапо. Часто он арестовывал людей по одному подозрению в антинацистской деятельности, не имея для этого никаких оснований, оправдывая свои действия необходимостью всегда быть бдительным в интересах безопасности рейха. Особенно свирепствовал он, когда дело касалось так называемых иностранных рабочих или военнопленных стран антигитлеровской коалиции. Тут он чувствовал себя неограниченным властелином над судьбами этих несчастных людей. Правда, надо признаться, что работа была не из легких: нередко на допросах приходилось кричать на арестантов, ругать их до хрипоты. Причем не все арестанты ведут себя одинаково. Например, легче всего добиться признания у арестованного либерала. Стоит его два-три раза ударить кулаком по лицу, так он выложит все, что знает и даже не знает. Труднее допросить рабочего, а если он к тому же окажется членом подпольной организации коммунистов, то не помогают ни угрозы, ни пытки. Он умрет, но либо ничего не скажет, либо скажет совсем не то, что хотели услышать от него гестаповцы. Турханов оказался одним из таких людей с непреклонной волей и железным характером., «Правда, как другие, не мучил нас отрицанием очевидных фактов, но его кажущаяся доброжелательность для нас хуже, чем откровенная враждебность. К тому же сковывает наши действия вмешательство американской разведки»,- думал Иммерман, нервно расхаживая по своему кабинету.
Беспокоило его и поведение людей, занимающих весьма высокие посты. Когда-то они держали себя высокомерно, упивались своим могуществом, а с некоторых пор вдруг присмирели, стали нерешительными, а то просто стремятся уйти в тень. «Струсили, сволочи,- подумал Рудольф. – Перестали верить в возможность нашей победы и, должно быть, готовят себе алиби на случай суда над руководителями фашистской партии и государства, о чем беспрерывно трубят наши противники. Кто знает, может быть, они и правы. Конечно, верить в нашу победу надо, но нельзя забывать и о завтрашнем дне. По мнению брата, мое могущество прямо пропорционально размерам его доходов, Поэтому он предлагает мне всеми правдами и неправдами позаботиться о спасении концерна «Фарбенверке». Что ж, такие люди – народ ушлый. С ними не пропадешь. Что поделаешь, и мне придется покориться судьбе».
Стук в дверь прервал его мысли.
– Войдите!
Вошла Фанни с необычным для нее мрачным видом. Они молча обменялись приветствием, после чего девушка села без приглашения.
– Ты носишь траур,- сказал Иммерман. – Разреши выразить тебе свое искреннее соболезнование по случаю тяжелой утраты.
– Спасибо, Рудольф. Я лишилась единственного бра та, а сестра после ранения лежит с высокой температурой. Обидно, что даже на специальную охрану нельзя полагаться. Если так будет продолжаться, то, чего доброго, начнут нас резать в собственных постелях,- обиженным тоном тихо пожаловалась Фанни.
– Успокойся, милая. Я уже принял надлежащие меры. Отец убийцы признался, что его сын регулярно слушал радиопередачи из Лондона. Вполне возможно, что, подняв оружие на вашего брата, часовой выполнял задание вражеской разведки. Всех эсэсовцев, с которыми он дружил, сегодня отправили на восточный фронт. Больше вам не придется дрожать за собственную жизнь. Можете спокойно спать в своей постели.
– Поживем – увидим. Мне до боли жалко сестру. После того как узнали о вчерашнем происшествии, ее покинули все слуги. Герр Рунге просит содействовать в получении разрешения на приобретение иностранных рабочих. Своих теперь не наймешь ни за какие деньги.
– С удовольствием окажу ему такую услугу. Сколько ему нужно работников? Каких – мужчин или женщин?
– Мужчин. Человек пять.
Иммерман поднял телефонную трубку и поговорил с кем-то из управления по распределению иностранных рабочих.
– Обрадуйте сестру,- сказал он, кладя трубку на место. – В ее хозяйстве отныне бесплатно будут работать пятеро восточных рабочих. Пусть она с ними особенно не церемонится. В случае чего мы тут же их направим в концлагерь. А теперь и нам пора заняться делами. Я собираюсь последний раз поговорить с Турхановым.
– Почему последний раз? – насторожилась Фанни.
Если не согласится дать подписку, с очереди партией арестантов отправлю в Маутхаузен. Терпеть не могу несговорчивых людей.
– А он не убежит оттуда?
– Мы его поместим в изолирблок. Штандартенфюрер Франц Цирайс уверяет, что для заключенных выход оттуда только один – через трубу крематория,- засмеялся Рудольф. – Будем надеяться, он не шутит.
В кабинет вошел адъютант.
– Хефтлинг 78901 доставлен под конвоем,- доложил он шефу.