За ночь Эльза хорошо выспалась, отдохнула, поэтому настроение у нее было совсем не такое мрачное, как у Берты, когда та шла на допрос. Очевидно, свое пребывание в плену она все еще воспринимала как увлекательное приключение, а партизан — как смелых рыцарей. Войдя в землянку, она шутливо приложила руку к виску, как это делают военные, когда отдают честь, и звонко выпалила:
— Здравия желаю, товарищ капитан!
Услышав это, Конрад не удержался от веселого смеха.
— Во-первых, — сказал он тоном начальника, делающего замечание подчиненному, — к пустой голове руку не прикладывают, как говорят в казармах. Во-вторых, с каких это пор гауптштурмфюрера СС называют товарищем?
Девушка не растерялась. В глазах офицера она ясно прочитала, что он только делает вид, будто сердится.
Во-первых, голова моя вовсе не пустая, а только без шляпы, — продолжала она так же шутливо. — Во-вторых, не станете же отрицать, что вы такой же эсэсовец, как я партизанка.
Вы догадливы, — с любопытством взглянул на нее Конрад. — А знаете, что в наш век — век фюреров и дуче — умные головы недолго держатся на плечах?
— Я не из пугливых, — возразила девушка. — Впрочем, оттого, что моя голова слетит с плеч, ни для фюрера, ни для дуче ничего не изменится.
«Интересное существо, — подумал офицер, не отрывая от нее пристального взгляда. — На самом деле она такая беззаботная или только притворяется?»
Чтобы сбить ее, надо было переменить тему разговора. Конрад спросил:
Вы сегодня завтракали?
А разве здесь еще и кормят?
Кормят, товарищ барышня, да еще как! Если вы согласны, я могу поделиться с вами своим завтраком.
Конрад поставил перед девушкой плоский солдатский котелок с пшенной кашей и мясом, протянул самодельную дюралевую ложку. Каша пахла дымом, ложка была велика и неудобна, но, несмотря на это, Эльза съела свою порцию с аппетитом. Вместо чая пришлось опять довольствоваться горячим настоем зверобоя. Девушке он тоже нравился.
Благодарю! Никогда так вкусно не завтракала. Партизан всегда так кормят? — спросила она.
К сожалению, не всегда. Все зависит от того, удается ли нападение на автоколонны с продовольствием, предназначенным для вермахта. Скажите, как вы догадались, что мы партизаны?
Очень просто! Где же еще могут быть такие смелые люди? Увезти из-под носа полковника его жену и сестру, к которым была приставлена специальная вооруженная охрана... Одно мне непонятно: зачем мы вам понадобились?
Затем, чтобы доказать вам смелость и отвагу партизан, — усмехнулся Кальтенберг.
Вы все смеетесь, а я говорю серьезно. О беззаветной отваге партизан я знала и раньше.
Откуда?
Сама видела, — и она рассказала о допросе Евы и о своей картине.
«Она жива! — обрадовался Конрад. — Молодец Ева! Даже в тюрьме продолжает борьбу. Такое отношение Эльзы к партизанам — разве это не ее победа?»
— Не слушайте брата, не уничтожайте свою картину. После войны мы поместим ее в музей, где будут собраны ценные экспонаты, рассказывающие об антифашистской борьбе нашего народа.
Нашего? Какого?
Немецкого.
Разве вы тоже немец? — изумилась Эльза.
Такой же, как и вы. Я родился и вырос в Германии, там же получил общее и военное образование, участвовал в африканском походе фельдмаршала Роммеля, был тяжело ранен в боях за фюрера...
Но как же вы стали партизаном? — ничего не могла понять Эльза.
Гитлер предложил немцам два пути: либо стать палачом, либо — антифашистом. Я избрал второй.
Но ведь не все немцы — палачи! — запротестовала девушка.
К сожалению, палачами можно считать не только тех извергов, которые рубят головы, но и тех респектабельных граждан, которые вручают им топоры.
Выходит, и мы — я, жена моего брата, моя мама, не говоря уж о самом брате, — тоже палачи?
Подумайте хорошенько, и вы сами ответите на свой вопрос. Я видел позади господского двора, где вы жили до вчерашнего дня, новое кладбище. Оно расширяется с каждым днем. Подумайте, кто ответствен за гибель мучеников, которых хоронят на этом кладбище?
Боже мой, мне страшно! — схватилась за голову девушка. — Я давно подозревала, что убийство этих несчастных происходит не без участия моего брата... Впервые я подумала об этом после одного странного случая...
Какого? — быстро спросил Кальтенберг.