Герои битвы за Крым

Около полудня командир батареи получил от генерала новую задачу. Вот как описал ее сам Лещенко: «Он [Новиков. — Авт.] вызвал меня к себе и приказал из всех бойцов и офицеров, отошедших с передовой, организовать оборону вокруг батареи и держаться до последнего. Я начал возражать, так как считал, что организовать всех отошедших к батарее я сам не в силах, да и по званию армейские офицеры были старше меня. Я имел звание гвардии капитан, а армейцы были в звании подполковника и полковника и по должности командиры полков и даже дивизий. Генерал повторил приказ и добавил: «Действуй от моего имени». Мне осталось только подчиниться и выполнить приказ.

В кают-компании батареи находилось около полусотни офицеров Приморской армии, — продолжает Лещенко. — Их я заставил силой оружия выйти из-под массива, собрать разрозненные группы солдат и сержантов, организоваться во взводы и роты и занять оборону в километре от батареи, о чем я и доложил генералу»^{449}.

Больше с Новиковым, замечает Алексей Яковлевич, ему не пришлось видеться. Генерал в соответствии с приказом исполнял свою должность ровно сутки и вместе со своим немногочисленным штабом эвакуировался на катере. В районе Ялты катер был подбит, и раненый генерал попал в плен. Погиб он в 1944 г. в лагере Флоссенбург…

Но и с уходом Новикова сопротивление продолжалось. Лещенко стало известно, что, не поставив его в известность, эвакуировался на Большую землю его прямой начальник — командир дивизиона Радовский вместе с комиссаром. Оставшись, таким образом, старшим по команде, комбат не собирался складывать оружия. Последние снаряды должны были нанести врагу весь возможный урон. Немцы засыпали батарею снарядами и авиабомбами, а ответить им было по сути нечем.

И все же отвечали, огрызались. Одна немецкая батарея в районе Сухарной балки особенно надоедала. Она подозрительно точно укладывала свои снаряды по нашим блиндажам и окопам, по-видимому, ее корректировщик находился где-то возле 35-й батареи. У Лещенко сердце загорелось уничтожить вражескую батарею. Своего корректировщика не было, поэтому комбат обратился к своему коллеге с 18-й батареи лейтенанту Николаю Дмитриеву с просьбой корректировать его стрельбу. Результат вышел отличным: одним снарядом было прямое попадание в немецкое орудие, а остальные два были опрокинуты силой взрыва стоявшего рядом склада с боезапасом.

Фугасные и бронебойные снаряды закончились. А как они были нужны! Около 10.30 Лещенко получил радиограмму от старшего лейтенанта Халифа — командира 32-й батареи, расположенной на восточном берегу Стрелецкой бухты. Он сообщал, что немцы атакуют его батарею, снарядов нет, и просил отогнать наступающих огнем 35-й батареи. Помочь было нечем, о чем с болью пришлось сообщить на 32-ю батарею.

«Через некоторое время, — вспоминал Алексей Яковлевич, — мне вручили радиограмму такого содержания: «Немцы атакуют, идем в контратаку, прощайте, товарищи. Халиф». Сердце от боли сжалось при ее чтении, но батарейцы с 35-й и сами были в таком же положении. У них осталось еще некоторое количество шрапнельных и практических снарядов: первые комбат приберегал для стрельбы картечью по пехоте противника, а вторые — для огня по танкам и по батареям. И они потребовались очень скоро.

В 12.00 — а было, напомним, 1 июля — немецкие танки прорвались к 18-й батарее, и ее командир лейтенант Дмитриев попросил отогнать их, чтобы успеть подорвать батарею. Лещенко открыл огонь практическими снарядами. Но первые выстрелы оказались безрезультатными: снаряды лишь поднимали столбы пыли, а точных попаданий не было. Но вот наблюдавший за боем комбат с радостью увидел, как от прямого попадания в танк последний рассыпался как карточный домик. Остальные, опасаясь попасть под артобстрел, отошли и скрылись за складки местности. Возникшей паузы оказалось достаточно, чтобы Дмитриев успел с подчиненными подорвать материальную часть своей батареи и отойти на 35-ю.

А вскоре потребовалась и шрапнель. Противник, скрытно накопив пехоту в балке, идущей от Камышевой бухты, около 16.00 под прикрытием артиллерийского огня и авиации двинулся к батарее. Шли в открытую, без перебежек, густыми цепями. Дадим слово А. Я. Лещенко: «Я находился у левого КП батареи. Когда фашисты подошли на 700–750 метров, я приказал открыть пулеметный огонь. Несмотря на то, что огонь вели два станковых, два ручных и один счетверенный пулеметы, гитлеровцы продолжали движение. Падали раненые и убитые, но это не останавливало врага. Тогда я принял решение встретить врага картечью, оставшимися шрапнельными снарядами стрельбой на картечь.

Вбежав в башню, где были оставлены командир орудия Яковлев и три комендора, приказываю: «Шрапнелью, трубка на картечь, орудие зарядить, орудия 0» [то есть на шкале прицела — нулевые установки. — Авт.]. Сам стал горизонтальным наводчиком, навел в самую гущу противника и скомандовал: «Залп».

Когда развеялся дым, на поле в направлении стрельбы я не увидел ни одного стоящего вражеского солдата. Повернув башню левее, дал еще выстрел…»^{450}