Герой как верволк

В то время, когда от великого Рима осталось названье одно,
И ещё не пришёл святой Уилфрид, и в душах было темно,
На юге — так в древних сказаниях пелось, — где земель британских предел,
Страной между Белой Скалой и Лесом саксонский король владел.
Стойкими — от батрака и до лорда — были люди его страны:
Им нипочём были вражьи дубины, меч и копьё не страшны;
Были они своенравны, мятежны, их норов был непримирим,
Они, словно вепри Андредских лесов, шли упрямо путём своим.
Они на Совете творили закон, что был справедлив и суров:
О штрафах и пенях, земле и лесах, о правах владельцев коров,
О ёмкостях бочек, о рынках скота и о том, где пасти стада,
О налогах на брамберских лошадей и на гастингские суда.
На могилах друидов, у римских развалин тогда созидали они
Грубо, но прочно основу того, что пришло в грядущие дни.
После римского века — и до того, как норманн явился, жесток, —
Грубо, но славно творили они грядущей Державы исток.
Грубо, но верно трудились они, и труд их дошёл до нас:
Мы видим следы их плугов запряжных на пашнях своих и сейчас…

…Вторгся из Хэмтона некий король и осадил Босенхэм,
В Юсе он устроил резню, а Льюс был сожжён совсем;
Он ударил, пока их Совет заседал, — ударил, жесток и скор,
И флот его в Селси был собран уже — а они только шли к Сайменс-Ор.
Шагала беспечно сквозь топи и лес на битву саксонская рать,
Но жёлуди трижды созрели, пока чужаков сумели изгнать.
Трижды рубили буковый лес, возжигался майский костёр,
И солились трижды туши коров, пока не закончился спор.
Захватчик из Хэмтона изгнан был, в Босенхэме разгромлен он,
И даже прежних своих земель до Уилтона был лишён.
Форты Джиллинг, и Бэйсинг, и Элресфорд в тех землях возведены;
Но саксы — от лорда и до батрака — были разъярены.
Им досаждали игры с врагом, что цапнет — и был таков,
И волчьи уловки его, и прыть, и хватка волчьих зубов.
Было стыдно за то, что их копья слабы и что воины — тоже слабы,
За неуклюжесть засад и осад, бестолковость своей борьбы.
На рынках, в тавернах, у очага, где бы речь ни зашла про войну —
Они стыдились былой похвальбы, понимая свою вину.
И, напившись, одни отрицали всё, а другие смиряли порыв;
Но, однако, свой грех признавали все, после гнева слегка поостыв.
Потому пришли они на Совет и вину принесли свою,
И так же сомкнули свои грехи, как щиты смыкали в бою
(И это — так в древних сказаниях пелось — обычай саксов во всём).
Сначала в Совете держали речь, говорили затем с королём:
«Эдуард, король саксов, ведаешь ты, и ведал доселе твой род:
Едины в убытках и в барышах король и его народ.
Сочтём же доходы. Смогли превозмочь мы в битве безумца-врага,
Но было смятение в нас велико, война была слишком долга.
Сочтём же убытки. Мешали нам чародеи к победе прийти;
Нас с толку сбивала, наверно, волшба, нас чары сбивали с пути.
Мы шли на битву дорогой прямой по давно нам известной стране,
Но кто-то зрение нам затемнил, и мы бились, словно во сне, —
Вздымали, с трудом продирая глаза, тяжесть своих мечей,
И наши удары сыпались зря — мимо цели своей.
То, что мы видели, — было обман; нас храбрыми делала ложь
О том, что надо держать при себе то, что никак не возьмёшь,
О том, что меч нам силу даёт, а щит защищает нас —
Пускай они, поднятые с земли, в руках твоих только час;
О том, что сильный в открытом бою — будет и в ближнем герой,
О том, что уменье нам боги дадут, когда мы выйдем на бой.
То было по воле злых колдунов — но совсем не вражья вина;
Наши врождённые Леность и Спесь — вот тех колдунов имена.
Спесь наша прежде боёв родилась, прежде зова «к оружию!» — лень:
Они, словно хвори, скрывались в сердцах — и явились в назначенный день,
Ожидавшие только военных забав, пыла военной поры, —
Так испаренья Окснийских болот ширятся от жары.
Но теперь, когда нам пустили кровь, лихорадка у нас прошла,
И стал отныне сильнее наш дух, хоть и стали слабее тела.
И воины, сотню битв проведя, выжив в сотне атак,
Домой возвратились, к своим полям, — и тан, и лорд, и батрак;
И в храмах древних богов войны кричат они громче всех,
И с насмешкой, с презреньем болтают они про войны священный доспех,
И повозки священные им смешны, и одежды, и жезл золотой:
Опершись о копья, смеются они, храм оскорбляя святой.
Они повзрослели средь ратных забав, не дадут себе рот зажимать,
А насмешка их и презрение их — переменам отец и мать.
Но дурных или добрых ждать перемен, как изменится наше житьё —
Нас этому должен король научить. Король, вот заданье твоё!»

Перевод Сергея Яковлевича Шоргина