Герои Коммуны

Речь шла о форте Исси. Это крепостное сооружение находилось у юго-восточного выступа Парижа, недалеко от дороги на Версаль. После форта Мон-Вальерьен, потерянного в самом начале, это была важнейшая стратегическая позиция. Версальцы уже несколько дней из многих орудий вели ожесточенную бомбардировку форта, превратившегося в груду развалин. Версальские траншеи 30 апреля непосредственно приближались к стенам укрепления. Командир гарнизона Межи (тот самый, из-за которого Делеклюз некогда сидел в тюрьме) потребовал от Клюзере подкреплений, но ничего не получил. Тогда он приказал заклепать пушки и покинуть форт Исси. Там остался один боец, 15-летний Дюфур, наполнивший тачку патронами и пушечными зарядами, чтобы взорвать самого себя и остатки крепости, когда войдут версальцы. Однако они не решились сунуться, и через некоторое время батальоны коммунаров вновь заняли Исси.

Но еще до этого на своем секретном заседании Коммуна, возмущенная бездействием Клюзере, решила наконец сместить этого шарлатана. Гневную речь произнес Делеклюз, потребовавший арестовать Клюзере и немедленно заменить его. Военным делегатом временно назначили полковника Росселя, молодого офицера, присоединившегося к Коммуне не из-за революционных убеждений, а в надежде, что она будет продолжать войну с Пруссией. Новый военный делегат имел репутацию настоящего военного, молчаливого, педантичного и, несомненно, ненавидевшего Версаль, предавший пруссакам Францию. Тот факт, что Россель, занимавший пост начальника штаба Клюзере, тоже несет ответственность за развал военной организации, как-то упустили из виду. Опять дело о его назначении решилось потому, что под рукой не нашлось никого другого.

Россель, безусловно, разбирался в военном деле, но он совершенно не понимал специфики революционной войны, был помешан на классических военных традициях и понимал их самым невероятным образом. Военный формализм он доводил до абсурда. Это обнаружилось уже 1 мая, когда версальцы, почти окружившие форт Исси, предъявили ультиматум о сдаче под страхом расстрела всего гарнизона. В ответ Россель направил версальскому офицеру такое послание:

«Дорогой товарищ, в следующий раз, как только вы позволите себе послать нам предложение, подобное вашему письму, я прикажу расстрелять вашего парламентера согласно обычаям войны. Преданный вам товарищ Россель».

Обращаться к смертельному врагу, ведущему войну со зверской жестокостью, со словами «дорогой товарищ», заверять его в своей «преданности», да еще и объявлять о том, что «согласно обычаям войны» можно расстрелять парламентера, — все это явно выходило за пределы разумного. Увы, это было только начало трагического фарса, который на протяжении десяти дней разыгрывал Россель. Но Делеклюз уже не знал ничего этого. Его здоровье угрожающим образом резко ухудшилось. Острейший ларингит лишил его голоса, больное сердце, общее истощение потребовали полного покоя, и Делеклюз слег в постель у себя дома на улице Сен-Пэр. Состояние его было таким, что врачи вообще считали невозможной продолжение его деятельности в Коммуне. На ее заседании 2 мая председательствующий зачитал письмо, в котором Делеклюз напоминал, что еще на прошлой неделе он просил Коммуну «об отпуске, необходимость в котором вызвана плохим состоянием моего здоровья, о чем могли судить все мои коллеги».

«Мне незачем говорить о том, — писал Делеклюз, — что, как только смогу, я займу свое место среди вас. Однако если я рассчитываю, что скоро буду иметь возможность присутствовать на ваших заседаниях, то мне трудно обещать, что я смогу одновременно участвовать в работе военной комиссии, требующей непрерывной, повседневной деятельности, с бесконечной беготней и разговорами… Я просил бы вас одновременно сменить меня окончательно как члена названной комиссии».