Герои Курской битвы

А в штаб Воронежского фронта из Москвы прибыла комиссия во главе с главным кадровиком партии, секретарём ЦК ВКП(б) и членом ГКО Г. М. Маленковым для расследования причин огромных потерь, понесённых 12 июля 5-й гвардейской танковой армией. Когда сводку о сожжённых танках армии, на которую возлагались большие надежды, положили Верховному, тот был в ярости. Как?! Столько танков в одном бою?! Притом что задача оказалась невыполненной… И — у кого?! У Ротмистрова! У генерала, который производил совершенно положительное впечатление своим чётким докладом и вразумительными рассуждениями о танковых войсках, их перспективах в изменяющихся обстоятельствах войны…

Бой 12 июля на Прохоровском участке в Ставке был расценен как катастрофа и разгром целой армии. Потому-то и выехала на место событий оперативная бригада специалистов во главе с Г. М. Маленковым.

Теперь задымился и командирский танк, в котором сидел сам командарм Ротмистров, и покинуть его он не мог ни при каких обстоятельствах. Командующему грозил военный трибунал. Но это был уже не 41-й год. К тому же в дело вмешался маршал А. М. Василевский. Он, надо отдать ему должное как человеку, в истории 12 июля понимал и свою вину. Ему удалось погасить гнев Сталина. Тем не менее комиссия в армии работала две недели. Характерный штрих: до завершения работы комиссии ни один наградной лист на отличившихся солдат, старшин, офицеров и генералов 5-й гвардейской танковой армии подписан не был. Они были подписаны лишь в начале сентября. Генерал П. А. Ротмистров был награждён орденом Кутузова 1-й степени…

Вмешательство маршала Василевского в судьбу командарма спасло Ротмистрова. В те дни офицеры штаба 5-й гвардейской танковой армии работали как пчёлки. Срочно составляли отчёт о действиях корпусов и бригад 12 июля. Офицеры оперативного отдела были людьми опытными, понимали, что если гром разразится, то не поздоровится, пожалуй, всем, и постарались сгладить, смягчить допущенные ошибки в планировании и проведении неудачного контрудара. Для этого, по словам историков, и был «создан образ грандиозного танкового сражения, в котором армия разгромила небывалую по численности танковую группировку врага». Дважды в отчёте была приведена цифра — 1500 немецких танков и штурмовых орудий. К тому времени реальное количество бронетехники противника, принявшей участие в сражении, никто определить уже не мог. Так что опровергнуть эту цифру было невозможно. Впоследствии эта фантастическая отчётная цифра пошла гулять по различным военно-научным журналам, выплеснулась и в общественно-политическую и публицистическую печать, в том числе и в третий том «Истории Великой Отечественной войны». Ну а раз в таком капитальном труде миф о «сквозном танковом сражении» с участием полутора тысяч танков противника был утверждён в качестве реальной истории, то главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров в своих мемуарах, статьях и многочисленных интервью этими «фактами» оперировал уже свободно.

Но в конце 1950-х годов, когда стали всё больше и больше выходить в свет мемуары и воспоминания военачальников и полководцев Великой Отечественной, в военных кругах начали поговаривать, что бывший командующий 5-й гвардейской армией несколько увлекается… Маршал Г. К. Жуков вовсе недвусмысленно заявил о том, что 12 июля 1943 года в районе Прохоровки ничего, что могло бы существенно повлиять на исход сражения на южном фасе Курской дуги, не происходило. Да и сам Ротмистров, должно быть, понимая, что с «фактами» и цифрами перебрал лишку, в своих последующих публикациях и интервью начал сглаживать и понемногу уменьшать количество танков противоборствующих сторон и, таким образом, уменьшать масштаб сражения. В 1963 году, отвечая на жёстко поставленный вопрос о потерях сторон в Прохоровском сражении, Ротмистров ответил: «Планировалось одно, а в действительности произошло иначе. Во-первых, артиллерия фронта нас фактически не поддержала, немцы не дали. Тяжёлый самоходно-артиллерийский полк и истребительно-противотанковая бригада, выделенные для нашего усиления, не подошли. Во-вторых, два раза подряд меняли район развёртывания ударных корпусов, в результате мы были вынуждены развёртываться в теснине, а противник 11 июля занял удобную для обороны местность. В-третьих, наши танки уступали немецким, в армии было много лёгких. Поэтому остановили противника, понеся большие потери. В высоких потерях есть и моя вина как командующего. Я не настоял, времени не хватило, на том, чтобы перед переходом армии в контрудар была проведена нормальная артобработка переднего края, а при планировании использовались не только разведданные фронта, но и нам дали возможность провести разведку в полном объёме. Ведь нам говорили, что главные силы немцев действуют против армии Катукова, а оказалось иначе. В итоге мы не продвинулись вперёд, не разбили корпус СС, но наметившуюся брешь надёжно прикрыли.