Герои Ленинградского Неба

— Точно. Плавать не умею,— смущенно ответил Шалимов.— Покупался, попил водички, но, как видите, жив. Повезло мне — неглубоко там оказалось, всего по шею. Но не сразу так было. Сначала, наверное, было глубже. Когда я упал в воду, то погрузился с головой и дна не достал. К счастью, при спуске я замешкался и не отстегнул ремни парашюта. И вот когда я погрузился в воду, наполненный воздухом купол парашюта порывом ветра взметнуло на гребень волны, и он выдернул меня из глубины и потащил в сторону берега. Потом, когда ветер ослаб, я снова стал погружаться, а тут новый порыв ветра, парашют еще немного протащил меня к берегу. Так было несколько раз, пока я ногами не почувствовал дно и не стал на него. А в это время ко мне уже спешила лодка с двумя моряками, которые меня и вытащили.

В домике, где жили летчики эскадрильи, наши койки стояли рядом. Нетрудно было заметить, как тяжело переживал Владимир потерю боевых друзей, как не спал ночами, то и дело ворочался с боку на бок, вздыхал, часто вставал с койки и осторожно, чтобы не разбудить товарищей, выходил на крыльцо, курил там папиросу за папиросой.

«Как ему помочь?»—думал я тогда, видя, каким одиноким чувствует себя штурман. Но я тоже был тогда молод, неопытен и не знал, как к нему подступиться. «Еще обидится,— рассуждал я.— Парень он не очень-то открытый и разговорчивый. Чего доброго, выругает». Поэтому я помалкивал, тоже ворочался и плохо спал.

Владимиру не легче было и днем. Оставшись без боевых друзей, без самолета, он никак не мог найти себе ни места, ни занятия. Но тем и отличается армейская жизнь, что тут человек все время на виду не только у товарищей, но и у командиров, начальников, политработников.

Вскоре Владимира пригласили в штаб эскадрильи и поручили проводить занятия со всем летным составом по воздушной разведке. Он с увлечением взялся за это, умело использовал накопленный опыт воздушного разведчика, делился своими раздумьями и наблюдениями. Отличительной особенностью этих занятий была их конкретность и наглядность. Шалимов демонстрировал и учил расшифровывать не только учебные фотопланшеты, но и многочисленные реальные разведывательные фотодокументы, в разное время доставленные воздушными разведчиками эскадрильи и накопившиеся в нашем фотоотделении.

Для молодых, недостаточно опытных воздушных разведчиков эти занятия были хорошей школой, и летчики были очень благодарны за них Шалимову.

Но все мы знали, что Владимир рвался в небо, на боевые разведывательные задания, а самолетов в эскадрилье не хватало.

Как-то вечером пригласил меня комиссар эскадрильи политрук Хватов и спрашивает:

— Вы Шалимова хорошо знаете?

— Летать мне с ним не приходилось,— сказал я,— но о боевых делах его я наслышан.

— Надо нам приобщать Шалимова к боевой работе,— сказал комиссар.— Мучается он, места себе не находит. А самолетов пока нет. Подумали мы с командиром и решили вам предложить хотя бы изредка брать его штурманом в свой экипаж. Поговорите-ка со своим штурманом об этом, только как-нибудь поделикатнее, чтобы не обидеть.

— Хорошо, поговорю,— не очень уверенно согласился я.

— Вот и ладно. Я очень доволен, что вы меня поняли,— сказал комиссар и тут же перевел разговор на другую тему.— Прошу иметь в виду, что завтра приедет начальник политотдела армии. Он будет вручать партбилеты. Вам. И Шалимову тоже.

Весь вечер обдумывал я предложение командира и комиссара, не решаясь заговорить об этом со своим штурманом Разннком Летать мне приходилось много, чаще всего с ним, иногда с Правосудовым. Теперь надо было приобщить к этим полетам и Шалимова. «Договоримся»,— решил я и отложил переговоры с Разником на утро.

Утром мы получили задание вылететь на дальнюю разведку. Слетали удачно. Когда вернулись, нас уже ждало распоряжение готовиться ко второму вылету — предстояло разведать позиции артиллерийских батарей противника, обстреливавших Ленинград.

«Вот на это задание и возьму Шалимова»,— решил я и тут же сказал об этом Разнику, попытавшись объяснить ему то, о чем говорил со мною комиссар.

— Не надо, командир,— сказал штурман.— Разве я не понимаю Шалимова? Пусть летает. Хватит и мне, и Правосудову, и ему. А об очередности договоримся.

После этого разговора меня пригласили в землянку, где заседала партийная комиссия и начальник политотдела армии вручал партийные билеты летчикам и техникам, принятым в партию.

Когда я подходил к землянке, из нее вышел Владимир Шалимов. В руке он держал новенький партийный билет.

— Поздравляю, Володя! — сказал я ему и крепко пожал руку.— Ну-ка, дай посмотреть.

— Иди, иди! Там уже ждут,— подтолкнул меня Шалимов к входу в землянку.

Через несколько минут партийный билет вручили и мне. Когда Шалимов поздравлял меня, я сказал*

— Номера наших партийных билетов рядом. Надо и нам быть поближе.

От землянки мы шли с Шалимовым вместе.

— С комиссаром разговор у тебя был? — спросил я Владимира.

— Был,— ответил он.

— Тогда готовься. Вылет часа через три. Пообедаем и полетим.