Герой на подработке. Ищи ветра в поле

Ещё немного… Вот оно. Пора. Столько времени сдерживаемое собственное тело желало делать всё иначе, но я себя контролировал и вошёл в девушку медленно, лишь в самый последний момент вытаскивая пальцы. Нинэлле снова напряглась, наконец-то открыла глаза, но я прикрыл их своей рукой. Зачем открывать веки? Ей так легче. Вот. Напряжение сразу ушло. Губы раскрылись. Пальцы неуверенно стараются ухватить меня за спину. Бёдра задвигались в такт. А сердце. Сердце-то как бьётся! И в чертах лица уже нет никакого страха. И вовсе оно не старушечье, а молодое и нежное. Полное надежд.

Глупости, короче, порой в мою голову приходят. Думать надо было не об этом. Да и вообще не надо было думать. Мне было хорошо. Нинэлле тоже. Мы стали одним. А после, когда затих последний стон, я разъединил охватившее нас единство. И всё вокруг стало ярче. Веселее. Беззаботнее.

Я откинулся на спину и лёжа старался натянуть снятые штаны. Нинэлле, скромно потупив глаза, не знала, что ей делать и на кого теперь злиться. Сидевшее в ней нечто холодное и чёрное дало трещину, но тепло и мир в душу пока так и не вернулись.

— Холще не говори, — вдруг вспомнил я о вожаке. — А то он совсем озвереет.

— Не буду.

Она вдруг горько заплакала.

— Эй. Ты чего? — я провёл ладонью по её щеке.

— Больно.

— Где больно? — искренне удивился я.

— Здесь.

Она ткнула кулаком по груди там, где находилось сердце.

* * *

К груди прижата девичья рука.
Пальцы как будто рану закрывают.
Но кровь не хлещет. Это ерунда.
…А чувство, деву скоро закопают.

Не умерла, но только кажется живой.

Она как призрак себя прежней, понимаешь?
И на вопрос дурынды: «Что со мной?»
Отвечу честно: «Ты так в ящичек сыграешь.

Давай! Забей на то, что в голове.

Твои мечты уже из мёртвых мыслей.
Твой туз, малыш, забыться в естестве,
А твои думы скисли и зависли.

…Бежать от них? Откуда и куда?

Куда ты от себя сумеешь скрыться?
Вся твоя боль никчёмна. Ерунда.
Придумай цель — всё сможет измениться».

Но где понять глупышке мой совет?

Страдать оно понятней и спокойней.
Из губ её сорвался новый бред.

… Без разума вела б себя достойней.

Она страдала как могла.

Кружилась в медленнейшем вальсе.
То, кажется, ещё жива.
То вдруг угасла
в одночасье.

Думал ли я о том, насколько правильно поступил с Нинэлле? Нет. Не думал. Мне было всё равно, что с ней. Она же так. Зверёныш. И неважно, что до такого состояния её довели люди. Люди, среди которых я жил. Люди, с которыми я делил еду и кров…

Они-то присутствовали в моём мире. Она — нет.

Элдри тоже присутствовала в моём мире. Дочка Эветты сладко посапывала, лёжа неподалёку. Светлые волосы, которые я ей безжалостно обрезал под мальчика полтора года назад, отрасли и сейчас растрепались, словно у разбойницы. Лицо светилось счастьем. Ей что-то снилось. Что-то хорошее. Быть может те самые дрессированные собачки, на которых она ходила вчера смотреть во второй раз и из-за которых так поздно вернулась. Быть может, сюжет сна был иным. Не знаю. Мне просто приятно было смотреть на неё мирно спящую. Ведь она была рядом. И это правильно.

А правильно ли что иное?

Да какая великая Тьма разница?!

Хакуна матата. Кажется так, да?

Я тихо усмехнулся собственным мыслям и потянулся. Затем встал. На чердаке не имелось окон, но по суете, слышимой внизу, было понятно, что если ещё и утро, то уже плавно переходящее в день. Даже Элдри вернулась после заката, а она-то первая переступила порог дома, после того как все ушли. Ребята ни за что не встали бы на рассвете. А раз так, если я не ошибся в определении времени, то следовало поторопиться. Хорошее настроение Сороки, приведшего девочку с представления, конечно, позволило ему согласиться сменить меня. Но мне давно уже пора была спускаться на свой пост. Странно, что никто не напомнил об этом. Странно, что мне вообще дали выспаться.

За годы странствий я привык спать в одежде. По-другому никак, если нападение может произойти в любой момент. А потому я лишь придирчиво поправил расстегнувшиеся пуговицы рубашки, аккуратнее запихнул её края под ремень, да направился на первый этаж.

В холле царило оживление. Собранные со всего дома столы, ранее стоявшие впритык к стенам, составлялись в ряд. Окорок тащил сразу три стула. Все готовились то ли завтракать, то ли обедать.