Герои на все времена

Шляхтич открыл было рот, чтобы возразить деду, но его опередил сын:

— Креста! Креста нету! — завопил Сымон, аж волколаки снаружи подхватились.

— Ты что такое говоришь, сын? Я ж отец твой!

— На околице креста нету! Понимаете?! Его буря ночью вырвала!

— А Боже ж, мой Боже, а что ж это делается! — ахнула бабка Гэля. — Вот отчего волколаки пришли! Ай, Боже-Боже!

— Гэля верно говорит, — кивнул Михна. — Креста нет — вот они и навалились.

— Надо поставить крест! — воскликнул Сымон. — И все!

— Все, да не все, — вздохнул Михна. — Кто ставить-то будет?

— Да я и поставлю!

— И не думай, — взвился Карп. — Не пущу!

— Батька! Нету у нас другого выхода! Только если крест поставим!

— Не думай даже! Другие пусть идут!

— Ты что, Карп? — вмешался староста. — Какие «другие»? Эти, что ли?

Карп глянул туда, куда указывал староста. Мужики усиленно рассматривали что-то в полу, бабы прятали лица в платках и ладонях. И только дети смотрели прямо и безотрывно. И глазенки их пронзали до самого дна.

— Нам с тобой не справиться, — продолжал Михна, — старые уже. На Сымона вся надежда.

Юноша закивал:

— Я смогу, отец, правда. Мне только до креста добраться и — поставить его. А там они меня не тронут.

— Михна, — не обращая внимания на сына, Карп заглянул в глаза старосте, — мы с тобой вместе возле Грюнвальда под одной хоругвью стояли. Одумайся! Ты ж моего сына на смерть посылаешь. Он у меня один на старости лет остался?! Нету у меня никого, кроме него! Нету!

— Батька, — ответил Сымон за старосту, — я сам иду. Просто по-другому нельзя.

— Молчи, дурень! — замахнулся на сына Карп.

Сымон перехватил отцовскую руку и, пристально глядя в глаза, отчеканил:

— Делай что должно — и будь что будет. Ты сам меня учил.

Юноша резко повернулся и бегом кинулся к стене амбара, где лежала лестница.

— Сынок!!! — Карп рванулся за сыном, но безучастные до того мужики враз повисли на нем. Михна отвернулся, чтобы не видеть, как они поясами связывают отбивающегося шляхтича.

Сымон торопливо, отчаянно вскарабкался по лестнице к слуховому окошку под самой крышей и, как в омут, нырнул в сгустившиеся сумерки. Он ни разу не обернулся.

Михна достал кресало, кремень и трут из мешочка на поясе и запалил подвернувшееся под руку тряпье. Когда немного разгорелось, осмотрелся.

Посреди амбара, не шевелясь, лежал крепко связанный Карп. Лицо его было в крови. Вокруг шляхтича топтались мужики.

Михна подобрал ручницу.

— Отойдите от него, — приказал он мужикам. — Если что — он обезумел и сам не понимал, что делал. Понятно?

Мужики закивали и заулыбались — им вовсе не хотелось участвовать в избиении шляхтича. А тут — никакого преступления, только польза. Для всех.

Михна оглядел односельчан. Горящее тряпье давало мало света, и он с трудом различал лица тех, кто был ближе всего. Зато глаза остальных, отражающие огонь, видел очень хорошо. Слишком хорошо.

— Будем ждать, — сглотнув, сказал староста. — Будем ждать. И — молиться.

* * *

Время тянулось медленнее, чем перед атакой рыцарской «свиньи», когда стоишь в первом ряду. То и дело снаружи раздавался вой и рычание. Волколаки не единожды пробовали попасть внутрь, но амбар был им не по зубам. Людям даже не пришлось отбиваться — стены служили надежной преградой для нечисти.

Ближе к утру где-то на околице зашумело-заревело, а потом волколаки завыли и скопом, как по команде, рванули прочь от амбара.

* * *

Когда немного рассвело, Михна, Василь и Зьмицер осторожно, выставив оружие, вышли наружу. Карп по-прежнему оставался без сознания, и, чего греха таить, Михна радовался этому.

Было тихо, только легонько шелестели ветвями сосны и березы. Единственную улицу Любатыни устилали наполовину изъеденные туши и тушки домашней живности. Редкие порывы ветра поднимали в воздух окровавленные перья и долго кружили в хороводе.

Мужчины направились к околице.

Крест они увидели издалека. Он стоял абсолютно ровно, но не это поразило Михну. Староста готов был поклясться тогда и никогда не отступал после — крест сиял. Сиял нестерпимо ярко, так, что жгло глаза. И в этой боли Михне на мгновение почудился упрек.

А потом сияние исчезло. Пропало враз, будто и не было. Михна протер глаза и переглянулся со своими спутниками. И они промолчали. Потому что слов не было.

Сымона они нашли сразу. Он лежал у самого креста, а чуть поодаль — два мертвых волколака.

А по кресту, сверху вниз, шла надпись. Кровью.

«Pan Jezus, ratuj nas!»

И буквы алели, словно подсвеченные изнутри.

* * *

Карп очнулся к полудню. Михна шел к нему с тяжелым сердцем, но терзался он зря — Карп спросил только о сыне. Про остальное он словно забыл. Михна соврал, что не нашли, мол. Карп больше ничего не сказал. Так и сидел до вечера в амбаре. И ночью сидел. Бормотал что-то, пел вполголоса. Те, кто проходил вечером у амбара, говорили, что старик пел колыбельные, «Рехнулся», — решили селяне.

Останки юноши закопали рядышком с крестом, но на девятый день могила оказалась раскопана. Карп, так и живший в амбаре, решил, что сын его переродился и стал волколаком. Все покивали согласно, хотя и дураку было ясно — не закопали как след, вот и отрыло зверье труп.