Герои на все времена

Карп самозабвенно верил, что Сымон в облике волколака горемыкается по лесам. И выходил ночью слушать волчий вой. Говорил — сын зовет. Старика не переубеждали. Пусть его.

Через месяц Карп повесился. Самоубийцу нельзя хоронить рядом с добропорядочными христианами, поэтому шляхтича схоронили за околицей.

На следующий день после похорон на могиле обнаружили следы. Почти как волчьи.

Крупнее только.

ОГНЕННЫЙ ЗМЕЙ

Он пришел, как всегда, за полночь. Оперся плечом на косяк и улыбнулся, тепло и нежно. Она улыбнулась в ответ и протянула к нему руки. Внизу живота стало тяжело и горячо. Так бывало всегда, когда она предвкушала его.

Он подошел к ней и, наклонившись, поцеловал холодными губами. Она ответила. Как всегда, с жаром.

И все пошло как раньше, когда он, ее муж, был жив.

* * *

В окно забарабанили.

— Батюшка Ян, батюшка Ян!

Ян Тарашкевич, священник православной церкви в местечке Оловичи, что на Витебщине, вскочил с табурета и подбежал к окну. Там белела голова Кастуся Рагойши — местного лекаря. Ян впустил хлопца.

— Ну?

— Ой, напиться сначала — запыхался.

Ян подал Кастусю ковш воды. Лекарь пил жадно, вода стекала на грудь. Опорожнив ковш, Рагойша удовлетворенно выдохнул и сказал:

— Я его видел. Он прилетел со стороны кладбища, как и вчера. Подлетел к трубе — и внутрь. А я — до вас.

— Что-нибудь еще было?

— Нет. Я, как увидел, что он в хату залетел, сразу побежал.

Священник присел за стол и подпер подбородок кулаком.

— Отец Ян, что это? — Кастусь нервно ерзал на табурете. — Я в первый раз такое вижу. И не слышал никогда.

Тарашкевич помолчал, затем встал и подошел к окну. Долго смотрел в глаза своему отражению.

— На Полесье это называют огненным змеем, — сказал он наконец. — Бесовское отродье…

— О чем вы, батюшка?

— Ни о чем, сын мой. просто думаю вслух. Не бери до головы.

Рагойша открыл было рот, но все же промолчал.

— Ступай домой, Кастусь, — продолжил Тарашкевич. — Завтра нас ждет ночное бденье, так что выспись как следует.

В глазах молодого лекаря запрыгали искорки:

— Ух ты! Неужели мы пойдем…

— Да, — кивнул священник. — Пойдем. На сумерках.

Рагойша азартно потер руки:

— Конечно, отче, конечно. Обязательно приду.

Коротко попрощавшись, он выскочил на двор и торопливо заспешил домой, едва не подпрыгивая от возбуждения. Проводив парня взглядом, Тарашкевич вернулся в комнату и подошел к полкам с книгами. Взял одну и долго листал, будто искал что. А когда нашел, отложил книгу и опустился на колени перед иконой. Молился жарко, жадно, словно в последний раз. Ближе к утру лег, не раздеваясь, и забылся в короткой тревожной дреме.

И сны, пришедшие к нему в предрассветном сумраке, никак нельзя было назвать добрыми.

* * *

Солнце уже село, но западный край неба еще алел затухающим пожаром. Звенели комары, лениво перебрехивались собаки, нещадно трещали цикады. Священник и эскулап шли мощеными улочками Оловичей, стуча подошвами о брусчатку. Они направлялись к дому Алеси, вдовы Адама Бочки, бондаря.

Крепкая хата на высоком фундаменте, окруженная невысоким забором, стояла в самом конце улицы, у прудика. Дальше начинались огороды, а за ними темнела стена елового леса.

Лекарь остановился и достал из сумки пару пистолей. Уверенно и споро — шляхтич же — снарядил их и подал один Тарашкевичу:

— Возьмите, батюшка, там серебряная пуля. Я сегодня днем отлил десяток. Все ложки перевел.

Священник кинул взгляд на оружие, потом мотнул головой:

— Мое оружие — крест и слово Божье. А ты — держи пистоли наготове. Кто знает, что нам встретится. Может быть, одолеем пулей и порохом. Если будет на то Божья милость.

Тарашкевич вытащил из-под одежды простой восьмиконечный крест без украшений и фигурки Христа. Сняв крест с шеи, священник крепко зажал его в руке.

— Хорошо, отче. — Кастусь один пистоль заткнул за пояс, а второй взял в руку. — Идемте. Я себе тут схованку сделал в кустах — оттуда весь дом как на ладони, а нас не увидать.

Они, стараясь не шуметь, осторожно пробрались в укрытие Кастуся. Там, среди кустов, было свободное утоптанное место. Рагойша даже приволок два пенька, чтобы сидеть. Тарашкевич, поблагодарив хлопца, опустился на колоду и перевел дух. Кастусь устроился так, чтобы сквозь ветки видеть дом Алеси. Долго он не просидел. Заерзал, потом поднялся, начал ходить. Несколько раз проверял пистоли. Священник уже хотел усадить его, но тот резко остановился и повернулся к Тарашкевичу.

— Слышите? — прошептал Кастусь, сверкая глазами. Батюшка напрягся, вслушиваясь, потом спросил:

— Что именно?

— У Бочки собачка была — гавкало малое. Как ни пройдешь мимо — облает на всю улицу. Отчего же сейчас молчит? Сбежала?

Тарашкевич кивнул, помолчал немного и сказал:

— Выходит, нелегкий труд нам с тобой выпал. Ох, нелегкий. Что ж, такова воля Божья. Будем ждать.

Кастусь в очередной раз вытянул пистоль и проверил заряд. Тарашкевич улыбнулся его нетерпеливости и, прикрыв глаза, стал беззвучно молиться.

Совсем стемнело, комары исчезли, цикады стрекотали все тише. На небо стала взбираться уже ущербная, но еще яркая луна.

Священник и доктор ждали. Молча, нервно, упорно.

* * *