— Вот уж не думал, что пойму Дмитрия. Как же я теперь?
Река ничего не ответила. Река не умела говорить, она лишь несла тихие волны из одного столетия в другое, не особо заботясь, как и чем живут дети этих земель. Да и многих-то детей повидала она — сарматы, скифы, аланы, многие другие народности и племена сменяли друг друга на берегах Днепра. Одни ассимилировались более крупными и сильными народностями, другие просто исчезли.
— Теперь и я, — повторил Петро, с силой ударив ладонью по беспокойной поверхности Днепра. Осколки речного хрусталя резанули по лицу и стекли по щекам бессильными каплями.
Петро пришел сюда, чтобы вспомнить себя прошлого, былого — каким он был в день знакомства с Настей, в тот день, когда родилась Оксана…
Все прошло, остался только он.
Он не винил никого: ни себя, ни судьбу, ни того паренька, который увел Оксану в новую жизнь. Он, наоборот, даже желал, чтобы Оксанке повезло в том новом мире, где нет национальностей, нет обычаев, нет памяти народа и страны. Он не мог понять тот мир — слишком трудно отказываться от родной земли. Если же дочка решила, что сможет, то пусть…
Пусть она будет счастлива.
Вот только он остался один-одинешенек. Настя ушла давно — больше пяти лет назад. Петро до сих пор помнил безразличный голос врача, который отказывался лететь на национальную территорию, потому что это противоречило международным соглашениям — только Наблюдатели имели право находиться на территории. Петро тогда умолял, грозился, но врач так и не снизошел к просьбам националиста, да и на угрозы тоже не особо обращал внимание. Он все так же стоял на своем, мол, если вам необходимо, Объединенная Земля всегда вам поможет, но вам придется прилететь или приехать самим. А как доехать, если земли Петра находятся в особо не тронутой цивилизацией области Приднепровья? До любого населенного пункта ехать и ехать — самое лучшее, на что можно рассчитывать, это несколько часов. Петро все же смог найти компромисс с администрацией больницы — они обещали их забрать на вертолете, как только Петро вывезет Настю за границу национальной территории. Но громкий отчаянный крик Оксаны завершил разговор — Петро понял, что опоздал. Он так и не успел в последний раз прошептать Насте… Он даже не успел посмотреть ей в глаза — она так и умерла на руках у дочери, глупая случайность, глубокая рана, потеря крови… и все. В цивилизованном мире ее бы спасли… Но цивилизованный мир со всей своей толерантностью, гуманизмом и космополитизмом не захотел прийти на помощь националисту.
Петро считал себя националистом.
Мир считал Петро изгоем.
А для изгоя нет помощи, нет сочувствия, нет жалости. Петро понимал это умом. Но сердцем люто ненавидел тех, то обрек на смерть его жену из-за каких международных соглашений — таких смешных и нелепых по сравнению с человеческой жизнью, но при этом с легкостью перевесивших ценность жизни его жены на одному Богу ведомых весах.
И вот теперь Оксана вышла замуж за хорошего, по сути, парня из соседнего города. Вот только город находился уже на территориях международной Земли — и там Петро не привечали.
Да он и сам не любил выезжать во внешний мир. Там все казалось каким-то двуличным, наигранным. Даже те сводки новостей, что порой просматривал Петро, совсем не изображали эдакий рай на Земле, как его старательно малевали особенно ярые приверженцы космополитизма. Война в Палестине называлась полицейскими акциями — да и чем она еще могла быть, если боевики были такими же космополитами, как и охотящиеся за ними военные. Но Петро основательно сомневался, что в полицейских акциях есть смысл применять ковровые бомбардировки и запуски ракет с вакуумными боевыми частями со спутников. Пираты, базирующиеся близ Сомали, время от времени вот уже двадцать лет вырезали полностью целые лайнеры, как пассажирские, так и грузовые, но при этом правительство новой космополитичной Земли совсем не старалось хоть что-то изменить. Только подавало все эти новости под пряным соусом побед дипломатии — в Палестине намечается перемирие с недовольными гражданами региона, сомалийские пираты обещали полгода не трогать пассажирские корабли. В Центральной Африке наметился позитивный настой в переговорах между враждующими сторонами, которые опять же были одним народом — но никак не могли договориться по субъективным социально-культурным причинам. Петро, как политолог по образованию, да и по профессии — сколько он там успел поработать, — прекрасно видел, что все эти конфликты не сдерживаются, а порой даже и провоцируются. Когда-то украинец даже написал статью о том, что новый политический строй убрал различия в национальностях и религии, но от старых проблем даже и не думал избавляться — внешне все красиво и гладко, но под этой гуманистической, толерантной оболочкой все осталось по-прежнему. Статья так и осталась лежать в столе.