Герои на все времена

Сейчас, когда возвращение домой из мечты настолько несбыточной, что Томален себе и думать о ней не дозволяла, вдруг сделалось реальностью, Томален было почти страшно. Она не могла бы сказать, отчего ей страшно. Не могла она и ответить, какое чувство заставило ее спрятать в саквояж добротное платье, а в дорогу надеть старое — последнее из тех, что она носила еще при Таэре, когда он проматывал все, до чего только мог дотянуться. Может быть, ей смутно чудилось, что если она не станет выставлять судьбе напоказ свое хрупкое благополучие, то хотя бы на этот раз все обойдется, все окончится хорошо? Если так, то предчувствие ее обмануло. Ни родителей, ни брата с женой, которой она так и не видела, в Мелле она не застала. Месяц назад семья Арант уехала в столицу. Вернуться оттуда Аранты собирались не раньше чем через полгода. А могли не вернуться и вовсе — если Маятник доберется до лишенной Щита Меллы.

Прежняя Мален Арант давно ушла в небытие, и нынешняя Томален Эссили не походила на нее, кроме внешности, ни в чем — но решения она принимала так же быстро.

Мелле был нужен Рейф Эррам.

А Рейфу Эрраму была нужна если не жена, то хотя бы теща.

Рейф проснулся, как и обычно, в тот предрассветный час, когда, как говорится, заря молоком умывается, — он всегда был ранней пташкой. Однако вскакивать с постели и бежать умываться сегодня не хотелось. Хотелось лежать, сомкнув веки, под мягким одеялом, наслаждаться запахом свежей выпечки, пропитавшим весь дом, и ждать, пока мама войдет в комнату и скажет: «Ри, лежебока, да вставай же, завтрак стынет!» Хотелось неразборчиво пробормотать: «Да, мам, сейчас…» — и закутаться в одеяло с головой, чтобы продлить эти драгоценные минуты между сном и явью… подумаешь, всего несколько минут… ну ладно, долгих минут… все равно он не опоздает в школу, он никогда не опаздывает, потому что бежит бегом, и мама отлично это знает…

Знала.

Рейф резко распахнул глаза.

Мама умерла девятнадцать лет назад. Отец пережил ее всего на три дня. И Ри умер вместе с ними… умер, а теперь приснился Рейфу… Мамы больше нет, и отца нет, и Ри нет, и дома, полного любви и уюта, нет, и аромата горячих булочек.

Но аромат был. Он не приснился. Он заполнял собой дом так властно и радостно, словно никогда не исчезал из жизни Рейфа. А еще в доме уютно пахло воском для мебели. Из открытого окна лилось в комнату благоухание поздней сирени. Но ведь эти запахи были тут и вчера — разве нет? Мебель начищали и раньше, и сирень не могла вырасти под окном за одну ночь. Так почему же Рейф не замечал их раньше?

Рейф откинул одеяло, встал и прошел к окну так медленно, словно пол под его босыми ногами в любой момент мог превратиться во что-то другое, превратиться во что угодно, и надо идти по нему очень-очень осторожно.

Это все горячие булочки…

Внизу звенели ложками и чашками, накрывая на стол, оживленно разговаривали…

— Баловство это, госпожа Эссили, вот что я вам скажу. Баловство. На завтрак полагается есть овсянку.

— Кому полагается? — Голос Томален Эссили был веселым и заинтересованным.

— Да всем и полагается, — солидно отвечала ей кухарка. — И детям малым. И больным. И здоровым. И нам с вами. И господам магам. Самая здоровая еда.

— Правда? Ну давай тогда так — ты кушай овсянку на здоровье, а господину Эрраму отдай булочки.

Кухарка буркнула что-то неразборчивое. Перспектива кушать на здоровье овсянку, когда от кухни исходит умопомрачительный аромат горячих булочек, явно не казалась ей чем-то привлекательным.

— Нирин, — засмеялась Томален, — ну неужели тебе самой не скучно изо дня в день готовить по утрам эту склизкую пакость?

— Ну, скучно, — вздохнула кухарка, признаваясь в недопустимой слабости. — Но все равно ведь баловство…

Рейф беззвучно засмеялся и отошел от окна. Может, это комок в горле мешает ему засмеяться вслух? А может, и нет…

Ему было весело. Весело и больно. Больно оттого, что весело. Больно той резкой, ни на что другое не похожей болью, которая пульсирует в обмороженных пальцах, когда они оказываются вновь в тепле.

Лицо Рейф умывал всегда ледяной водой, чтобы отогнать ненадежнее остатки сна. Он и сегодня не изменил этой привычке. Все еще смеясь, он зачерпнул ледяной воды… но как быть, если вода холодная, а слезы горячие, такие горячие, что их тепло струится по щекам даже сквозь ее холод?

В доме пахло воском, сиренью и горячими булочками.