Герои Первой мировой

Вскоре в госпиталь приехал воспитатель Олега, генерал-майор Н.Н. Ермолинский. Около часу ночи ему сообщили, что Олег проснулся. Ермолинского поразила мертвенная бледность его лица. Князь болезненно улыбнулся ему.

— Наконец-то, Николаус!.. Господи, как я рад!.. Теперь уже никуда не отпущу! Никуда!

— Никуда и не уйду, — стараясь не выказать волнения, ответил Ермолинский. — И здесь будем вместе, и поправляться вместе поедем.

— Да, да, будем вместе… И в Домнихе будем… — Олег упомянул имение Ермолинского Домниху, где любил гостить. Он даже посвятил Домнихе отдельное стихотворение. — Помните, как тогда? Хорошо это было!..

Генерал кусал губы, чтобы не заплакать.

— Рассказал ли все Игорь? — продолжал Олег слабым голосом. — Ведь государь мне пожаловал Георгия… Я так счастлив! Вот телеграмма… Там на столе… И от главнокомандующего тоже…

Ермолинский сел возле кровати своего воспитанника, поправил одеяло на ногах, начал о чем-то говорить и скоро заметил, что раненый понемногу впадает в забытье. Но при всякой попытке Ермолинского встать и выйти Олег тут же открывал глаза:

— Ну вот, уже ушел… Только что начал рассказывать… Ведь сказал же, что не отпущу, и баста!

Прошло полчаса. Дыхание князя стало ровным. Ермолинский встал и, осторожно ступая по скрипучему полу, вышел из комнаты.

Наступило 29 сентября. В 11 часов утра в госпиталь пришла телеграмма, извещавшая, что в Вильну приезжают родители Олега. Эта новость очень обрадовала его.

— Вот хорошо, вот хорошо! — непрерывно повторял он.

В полдень профессор Оппель осмотрел раненого и заметил, что явных признаков заражения не видно. Но около четырех часов дня состояние Олега сильно ухудшилось: дыхание стало чаще, пульс ослабел, появились признаки сепсиса, бред. На вопросы о самочувствии он отвечал непослушным языком, с трудом выговаривая слова: «Чувствую себя ве-лико-леп-но». Когда сознание князя прояснялось, он звал к себе Ермолинского, крепко держал его за руки, но потом начинал заговариваться, кричал, чтобы ловили какую-то лошадь, преследовали бегущих немцев… Силы Олега таяли на глазах. Каждые 15 минут ему делали инъекции, давали лекарства, поддерживавшие деятельность сердца. Почему-то врачи решили, что для поддержания сил раненому надо давать шампанское. Олегу сказали, что хотят выпить за его скорейшее выздоровление…

Великий князь Константин Константинович и великая княгиня Елисавета Маврикиевна должны были приехать в Вильну в 17 часов, но пути были забиты воинскими эшелонами, и великокняжеский поезд сильно запоздал. Когда родители вошли в палату, где лежал сын, он уже почти никого не узнавал. Но когда отец, заливаясь слезами, протянул Олегу орден Святого Георгия, когда-то принадлежавший его деду, великому князю Константину Николаевичу, раненый на мгновение очнулся.

— Дедовский крест, — еле слышно прошептал он и поцеловал белую эмаль ордена.

Отец приколол крест к рубашке Олега.

«Вскоре больной стал задыхаться, — вспоминал Н.Н. Ермолинский. — По его просьбе ему подымали ноги все выше и выше, но это не помогало. Обратились к кислороду. После третьей подушки стало ясно, что бедный князь умирает. По приказанию великого князя я позвал священника (о. Георгия Спасского) читать отходную, но по дороге успел его убедить делать это потише, чтобы умирающий не слышал. Началось страшное ожидание смерти: шепот священника, последние резкие вздохи… Великий князь, стоя на коленях у изголовья, закрывал сыну глаза; великая княгиня грела холодевшие руки. Мы с князем Игорем Константиновичем стояли на коленях в ногах. В 8 часов 20 минут окончилась молодая жизнь…» Олег не дожил полутора месяцев до своего 22-летия…

Вечером 29 сентября на семейном совете было решено хоронить Олега согласно его просьбе в его любимом поместье Осташёво. На это требовалось соизволение императора — ведь членов семьи Романовых хоронили только в Петропавловском соборе. Такое разрешение было получено. К 22 часам тело усопшего омыли и облачили в китель, на который прикололи орден Святого Георгия. «Светлое, детски чистое лицо князя было отлично освещено верхней лампой, — вспоминал Н.Н. Ермолинский. — Он лежал спокойный, ясный, просветленный, будто спал. Белая эмаль, к которой он прикоснулся холодеющими губами, ярко выделялась на его груди».

30 сентября в 14.00 гроб с останками князя Олега на руках был перенесен в храм Святых Константина и Михаила, построенный в 1913 году к 300-летию дома Романовых. По пути следования траурного кортежа стояли войска и тысячи жителей Вильны, пришедших отдать последние почести павшему офицеру… Архиепископ Виленский и Литовский Тихон (впоследствии Патриарх Московский и всея Руси) служил панихиду в присутствии родителей и братьев Олега.

2 октября 1914 года в присутствии родителей и четырех братьев Олега состоялось отпевание. На вокзал гроб везли на артиллерийском лафете. На перроне владыка Тихон отслужил краткую литию, и в 14.00 специальный траурный поезд отбыл из Вильны.