Герои «СМЕРШ»

Не было ни раньше для политрука, ни позднее ничего страшнее вот этого увиденного маленького снимка. Не было более страшной мести за его, казалось ему, справедливый и единственно возможный шаг, чем месть от взгляда на эту ручонку, на излучающего свет малыша, приникшего к груди озабоченной женщины. <…>

Не в силах от какого-то овладевшего страха перед собой прочитать, что написано на обороте фотографии, записал с красноармейской книжки фамилию, имя, отчество в помятый листок постановления, подписал его и дал подписать, в соответствии с приказом Верховного Главнокомандующего, свидетелям происшедшего, сидевшим тут же… <…>

Свернув „постановление“ и сунув в карман, Белозёров протянул бумажник с документами капитану, исполнявшему обязанности начальника штаба…

— Кроме красноармейской книжки отправьте, пожалуйста, всё по адресу, что в письме, — снова каким-то дрогнувшим голосом сказал политрук.

— А как сообщить, что написать о смерти? — спросил начштаба.

— То есть как что? — растерялся тот. — Извещение, обычное извещение…

— Похоронку: „Погиб смертью храбрых“? — с какой-то в растянутости слов уловимой издёвочкой произнёс язвительно капитан.

— Да, да, чёрт возьми, погиб смертью храбрых! — не ожидая от себя опалившей вспышки нервов, заорал Белозёров.

— Но это же явная ложь, политрук, — приняв эту вспышку за личное оскорбление, также в несколько повышенном тоне возразил начштаба…

— Капитан, делайте, что вас просят! — <раздался вдруг голос командира полка.> — Всё правильно…»[558]

Думается, здесь ничего объяснять не нужно…

20-я стрелковая дивизия войск НКВД, в особом отделе которой служил Борис Пидемский, сражалась на левом берегу Невы в течение двадцати суток начиная с 27 октября 1941 года. Когда дивизия переправлялась из Невской Дубровки в Московскую Дубровку, её численность составляла порядка девяти тысяч человек, к тому же через реку постоянно приходили пополнения. Через двадцать суток на правый берег высадились 785 человек — и это считая специалистов службы тыла, в основном в боях не участвовавших…

Мы спросили у Бориса Михайловича, удалось ли ему там, на Невском «пятачке», разоблачить хотя бы одного немецкого агента или шпиона? Он отвечал:

«Какие там, в огне, шпионы? Кого там можно было разоблачить? Там даже нужного тебе человека невозможно было отыскать — все передвижения в основном ползком, народ по ямам сидел… Наша надежда была просто на порядочных людей. Что если что-то где-то кто-то обнаружит или что-то случилось, то сообщат… Но контрразведывательной работы и там хватало. Мало, но и там бывало неисполнение приказов, паникёрство. Надо было допрашивать военнопленных и решать вопросы их использования. Проверка документов, использование коротких расстояний и прикрытия огнём для переброски агентуры. Пресечение, хотя и редко, попыток дезертирства, измены Родине — вплоть до применения оружия.

А методы? Метод один: опираться не только на своих помощников, поскольку их воистину „с огнём не сыщешь“, а на контакт со всем личным составом. К примеру, когда у очередного погибшего уполномоченного по 8-му полку Миши Зуева я принял полк, в нагрудном кармане у него нашли блокнот, в нём были вырваны несколько страниц и написано: „Оперуполномоченному после меня. Не ищи никакого списка. Он был здесь и, видишь, похерен. По указанию был должен обеспечить.… Подобрал людей. Только понял: всё здесь хреновина, что бы там ни требовало начальство. Глупая игра. Обопрись лучше, друг, не на одного-двух, а на всех в отделении. Все они наши. Поймёшь это сам, как походишь, поползаешь. Будь жив!“»[559].

И он действительно остался жив — не потому, что прятался от пуль, а потому, что просто повезло, и из двух зол ему выпало меньшее — в «наркомздрав».

Даже не один раз повезло, а несколько — какая-то цепь везений. 14 октября в землянке, где находился Борис, разорвался снаряд — политрук получил тяжёлую контузию, но остался жив. Это было первое везение. Потом, когда его вместе с другими ранеными переправляли на правый берег, то в самом конце пути возле лодки разорвалась мина, и лодка перевернулась. Раненые оказались в ледяной воде, большинство из них, очевидно, погибло, а Пидемского хотя и ранило осколком, но выбросило на обледенелую палубу уткнувшегося в берег катера. Это было второе везение. Хотя всё могло кончиться до нелепости трагично: ночь, ледяная палуба и совершенно мокрый, беспомощный человек, медленно уходящий в небытие… Но повезло в третий раз — его стон услышали пробегавшие мимо (берег был под обстрелом, передвигаться возможно было лишь перебежками) красноармейцы. Увидели раненого, отнесли в медсанбат…

Затем был госпиталь в Лесотехнической академии — и вся блокада Ленинграда, «от звонка до звонка». В апреле 1943 года капитан Пидемский стал сотрудником Управления контрразведки «Смерш» Ленинградского фронта.