Герои «СМЕРШ»

Начальством был установлен такой порядок, что при выводе агента выползаешь вместе с ним. До тех пор, пока не убедишься, что он перешёл на ту сторону. У нас был заместитель начальника отделения Володя Герасимов, очень толковый парень, ему и поручили переброску через линию фронта. Ну, а кого второго? А вот, говорят, — госпитальник! Здоровый, крепкий мужик. Если что, так сам и фельдшер. Так я и попал „в первую тройку“. Мы с Герасимовым поехали в район Котлов <деревня в Ленинградской области>, повезли нашего паренька… Выбрали наиболее подходящее место, где кустарник был, старые траншеи и прочее. Договорились с командиром полка, что в 23.30 мы парня с правого фланга поведём, а в это время на левом фланге он откроет огонь — типа разведки боем, чтобы отвлечь внимание немцев. Агент тем временем проскользнёт…

Ну, поползли. Болото, помню, ещё такое было… Когда увидели немецкие заграждения, то пустили его вперёд, а сами затаились… Слышим, как он заворошился с проволоками, потом раздался окрик, и он в ответ по-немецки чего-то шпарит. Там пошумели-пошумели, и стало ясно, что они его взяли… Ну, дальше его дело, а мы поползли обратно. Но ни когда мы туда ползли, ни обратно, с нашей стороны огня не было! Оказалось, командир полка сменился и не передал новому, что с контрразведчиками договорился о поддержке.

А потом немцы вдруг открыли огонь. Вверх полетели ракеты, как у них всегда было, началась стрельба. И чувствую, будто обухом топора ударило в колено, а боли нет. Я стал разгибать ногу — больно! Толкаю: „Володя, я, кажется, ранен!“ Герасимов выругался, подхватил меня под левую руку, доползли до траншеи… Меня оттуда сразу доставили в гостиницу „Нева“, где у контрразведки был свой медстационар, затем свозили в Военно-медицинскую академию, там ещё рентген работал. Привезли обратно. Строго-настрого предупредили: „Никуда не ездил, нигде никого не перебрасывал! Ни-ни-ни!“»[557]

На следующий день Пидемского навестили лечащий врач и профессор из академии. Ему был показан снимок, на котором чётко была видна пуля, засевшая в коленном суставе. «Она там хорошо устроилась!» — резюмировал специалист и рекомендовал «пульку», как он выразился, не вынимать… Действительно, прохромав месяц, Борис о ней и забыл, хотя проносил её в своём колене более семидесяти пяти лет, до конца жизни. А боевое ранение никем и нигде не было засчитано, потому что, не дай Бог, высшее начальство узнает!

…О судьбе того парня, переправленного через линию фронта, Пидемский ничего не слыхал — в спецслужбах каждый знает лишь то, что должен знать в соответствии со своими обязанностями.

27 октября Борис прибыл на Невский «пятачок», где пробыл семнадцать суток. Всего или целых? Последнее вернее.

О подвиге, совершённом там политруком Пидемским, за что он был награждён медалью «За отвагу», мы уже знаем. Были в эти семнадцать дней и другие яркие мгновения, но про одно из них Борис Михайлович вспоминать не любил, хотя много лет спустя описал этот случай в документальной повести «Поздней осенью сорок первого», имеющей также Zag-2 «В наркомзем или наркомздрав». Объясним, что про «Невский плацдарм» говорили, что отсюда две дороги: либо в наркомзем, то есть Народный комиссариат земледелия, либо, если очень повезёт, в Народный комиссариат здравоохранения. Оказавшись в «наркомздраве», на госпитальной койке, Борис в 1942 году и начал писать ту повесть, которую закончил в 1999-м.

В главном её герое, сотруднике особого отдела политруке Белозёрове, без труда узнаётся сам автор. А произошло вот что…

Вечером особиста разыскал какой-то ефрейтор, сообщивший, что у них в роте, после того как погибли в бою все офицеры, «происходит буза». Сержант Тахиров, которого сейчас назвали бы «неформальным лидером», убеждает бойцов отходить к реке, а потом плыть на правый берег. Между тем политрук знал, что скоро начнётся наступление. Он отправился в роту.

Нет смысла описывать, как особист пытался образумить бойцов, как дерзко и нагло вёл себя сержант, отказываясь выполнять приказание и убеждая других оставить позиции, чтобы спасти свои жизни… Красноармейцы колебались, Тахиров начал отталкивать политрука, и тогда Белозёров — или Пидемский? — срывающимся голосом зачитал приговор: расстрелять сержанта за трусость и нарушение присяги, и сам, на месте, тут же привёл приговор в исполнение.

А потом была дружная, озверелая атака этой и других рот, и немцы вновь были отброшены… Оборона Невского «пятачка» продолжалась.

И вот что далее написано в повести:

«Через час, в землянке, Белозёров, выведя на бумаге „…ноября 1941 года, я… рассмотрев… материалы на…“, вынул из кармана документы Тахирова. Из бумажника торчал недавно свёрнутый треугольник письма. В красноармейской книжке — фото. Молодая женщина держит на коленях весёлого узкоглазенького мальчугана с кудряшками, спадающими на лоб. Пухлая ручонка поднята в приветствии папе. Конечно, по подсказке фотографа или матери…