Герои «СМЕРШ»

«Керченско-Феодосийская десантная операция завершилась захватом важного оперативного плацдарма в Крыму. Керченская группировка противника понесла большие потери. Эти результаты были достигнуты благодаря героическим действиям сухопутных войск и флота. Операция, проводившаяся как часть контрнаступления Советской армии, развернувшегося в декабре 1941 г., была самой крупной морской десантной операцией в ходе Великой Отечественной войны. Главное её значение заключалось в том, что противник лишился возможности использовать Керченский полуостров как плацдарм для проникновения на Кавказ. Вместе с тем она отвлекла часть сил гитлеровцев из-под Севастополя, облегчив защитникам города отражение второго вражеского штурма»^{207}.

Но, как известно, всё завершилось катастрофой.

«В кровопролитных тяжёлых сражениях Крымский фронт в течение мая потерял десятки тысяч человек, свыше 3,4 тысяч орудий и миномётов, около 350 танков и 400 самолётов. В результате обстановка на южном крыле советско-германского фронта значительно усложнилась. Вражеские войска, овладев Керченским полуостровом, стали угрожать теперь вторжением на Северный Кавказ через Керченский пролив и Таманский полуостров»^{208}.

Причины этого поражения известны. Была вина командования фронта, серьёзные ошибки при планировании операции допустила Ставка, но особую негативную роль сыграл её представитель в Крыму — Лев Захарович Мех-лис, который постарался подмять под себя всё руководство фронта.

В книге А.С. Терещенко «Маршал военной разведки» приводится оценка, данная Мехлису генералом армии Ива-шутиным:

«Как армейцев, так и военных контрразведчиков возмущало то, — говорил Ивашутин, — что Мехлис всё время пребывания на посту представителя Ставки ВТК занимался тем, что искал среди командиров разных степеней фронта шпионов, вредителей и предателей, в отношении которых организовывал бессудные расстрелы.

Была информация, что нередко и сам нажимал на курок. Офицеры роптали, что Мехлис по ночам пишет доносы на командиров и отправляет их в Москву — Сталину… Не обладая военной подготовкой, он постоянно встревал, вмешивался в действия командующего и других военачальников…»^{209}

Из сказанного можно понять, что хотя в советские времена органы госбезопасности и именовали «боевым отрядом партии», далеко не ко всем партийным руководителям чекисты относились с уважением — слишком много они чего знали и видели. Вполне возможно, что именно этим «многознанием» и объясняются те репрессии против руководителей МГБ и бывшего Смерша, что разразились в начале 1950-х годов. Реальные палачи — Хрущёв и иже с ним — стремились переложить на плечи чекистов ответственность за собственные свои преступления.

Зато партийная верхушка жила по принципу «своих не сдаём» — а «своим» считался человек, прежде всего хранящий верностью сюзерену. Вот и Мехлис, которого Сталин проклял открытым текстом при свидетелях, понизив в звании с армейского комиссара 1 ранга до корпусного комиссара и с должности начальника Главного политического управления РККА — заместителя наркома обороны — до члена Военного совета армии, через два с половиной месяца стал ЧВС[176] Волховского фронта, а через полтора года — генерал-полковником. (Вообще, ему повезло — умер за три недели до Сталина и был погребён у Кремлёвской стены; а так бы, пожалуй, шлёпнули…)

Ивашутин же за произошедшую катастрофу ответственности не нёс, а потому в апреле 1942 года стал майором государственной безопасности и был назначен на должность заместителя начальника особого отдела Северо-Кавказского фронта, затем — Черноморской группы войск Закавказского фронта. С января 1943-го он перешёл на самостоятельную работу — начальником особого отдела по 47-й армии, которая в составе Северо-Кавказского фронта вела наступательные действия в районе Новороссийска… Но этот город был освобождён от гитлеровских захватчиков только в сентябре.

За это время в жизни Петра Ивашутина произошли большие перемены.

3 марта 1943 года он был вызван в Москву, к начальнику Управления особых отделов комиссару госбезопасности 2 ранга Абакумову. Ивашутин подробно доложил об обстановке в армии, ответил на многие вопросы — разговор шёл по-простому, доверительно… Словно бы невзначай, Абакумов спросил о том, где пребывает семья Ивашутина, и был откровенно удивлён ответу.

«При отбытии в штаб <Крымского> фронта Пётр Иванович оставил семью — жену, двойняшек <Ирина и Юрий, 24 июля 1938 г.> и своих престарелых родителей в Тбилиси, а позже получил лишь известие, что семья его отправлена в эвакуацию, но адрес её конечного пункта назначения так и не дошёл до него»^{210}.

В общем, Пётр Иванович сказал, что с начала войны ничего о семье не знает… Виктор Семёнович ему посочувствовал и обещал разобраться.

Уже на следующий день он не только сообщил Ивашу-тину, что вся его семья пребывает в Ташкенте, но и предоставил ему краткосрочный отпуск, чтобы слетал к своим в Узбекистан, помог с обустройством…