Герой того еще времени

Почему фаталистом? Наверное, точного ответа я бы не дал, просто слово понравилось. Да и не задумывался я в те годы о взаимоотношениях своей судьбы, предначертанной на небесах и рукотворной. И не мог я (напоминаю, что называл себя фаталистом) покорно принимать удары судьбы и вверять себя Господу. Не мог, и все. Очень меня расстраивали происходящие события, если они свершались не в моей системе координат и вообще выходили из-под моего контроля. Я обычно терял уверенность в себе, и нужно было прожить определенное время, чтобы ситуация устаканилась и отыскалась правильная точка зрения на нее. Короче, сжигал я себя по пустякам безжалостно, и подчас никакие доводы не могли вернуть мне устойчивость… И вот при таком отношении к жизни, когда я пытался жить наперекор судьбе, все равно называл себя фаталистом. Вот такая молодежная непоследовательность и дурь.

А что сейчас? А сейчас философское отношение к жизни, а главное, к самому себе, позволяет взглянуть на себя со стороны. И мозг, путем длительных тренировок обретший определенную сноровку, опережает язык, руки, ноги и прочие органы, которые совершают необдуманные движения. Вот они, преимущества зрелого возраста…

– Итак, мистер Фаталист, не расстраивайтесь, что слетели гастроли в Красноярске… Так угодно Богу… Помните, что Бог ни делает, все к лучшему? – спросил меня внутренний голос.

– Помню, помню, – ответил я самому себе. – Только ведь я уже настроился и мечтал об этих концертах. Ты же знаешь, какие классные там зрители, и хотелось…

– Ты, небось, и деньги уже посчитал? – перебил меня собеседник.

– Не твое дело.

– Не злись, все будет так, как должно быть. Ты даже об этом песню придумал.

– Придумал и хотел спеть ее в Красноярске.

– С голоду ни ты, ни твоя семья не умрут. Зрители тебя простят, ты же не виноват в отмене.

– Кому ты это объяснишь?! – начал заводиться я.

– Простят, простят… Смотри, сколько у тебя свободного времени появилось. Напиши что-нибудь.

– Напиши… Ты же знаешь, пока я не выпущу свои песни, у меня новые не получаются.

– Вячеслав, вы же хвастались, что стали писателем. Вперед, мой друг.

– Да что-то и не знаю… О чем писать?

– А вы за стол-то садитесь, садитесь. И хватит себя жалеть. Пойдите, примите душ; глядишь, вода все дурное настроение смоет.

Я нехотя поднялся с дивана, на котором лелеял свою лень и зализывал глубокие раны, нанесенные мне нерадивым организатором концертов в Сибири. Вода действительно оказала на меня положительное воздействие, и я сел к столу и взял ручку.

– Ну что, барин? Вот вы тут как-то возмущались, что в кинематографе много неточностей в описании быта, одежды, причесок. Песни неправильно поют, гитары с неправильными «подтягами» струн играют. Поделитесь своими воспоминаниями, опишите ваше детство, игры, привычки, забавы.

– И напишу…

Федор Яковлевич и знамя

Наверное, нужно обладать диковинной фантазией, чтобы, разглядывая чудовищных стеклянно-железобетонных монстров, нахально расположившихся у Белорусского вокзала в устье двух улиц – Лесной и Бутырского вала, разбудить в себе сладкую истому воспоминаний. Воспоминаний, связанных с детством, когда еще не задумываешься, почему булочная на углу Лесной и 1-го Лесного переулка носит странное название «Котяшок», хотя во дворе пацаны тебе объяснили, что значит это слово.

Еще не понимаешь, что метро «Белорусская»-радиальная совсем рядом, а метро «Белорусская»-кольцевая или новая станция – чуть дальше, но тоже рядом. Еще никто тебе не объяснил, что белокаменная церковь, которая, как бы сейчас сказали, венчает архитектурный облик площади одного из вокзалов столицы, старообрядческая и что она мирно сосуществовала с другими традиционными храмами Москвы.

В этой церкви были какой-то склад, мастерские, а в одной из комнат жила семья моего одноклассника Кости Шевелева. Комнатка была маленькая, когда-то это была дворницкая, да и семья Кости была маленькая: он сам и его мама, работавшая на неприметной низкооплачиваемой работе. Рассказ мой будет, собственно, не о Косте, он просто вспомнился мне при описании района Белорусского вокзала.

Мой одноклассник был вызывающе беден, тих и неприметен. Он запомнился тем, что при всей бедности семьи Шевелевых, когда не в чем было пойти в школу (пальто его могло посоперничать разве что с шинелью Акакия Акакиевича Башмачкина), вдруг явился в класс, а мы тогда учились в четвертом, с портфелем и ластами для плавания. В ближайших переулках 142-й школы не наблюдалось ни одного бассейна, и даже завалящего моря невозможно было обнаружить при тщательном осмотре местности. Костя на два дня стал нашим героем. И никто к нему уже не относился покровительственно, но к третьему дню он устал быть центром внимания и оставил ласты дома.