Герой того еще времени

А еще дядя Ваня был офицером Красной армии. Он вернулся с войны с трофеями – несколько велосипедов, ковры, пара тюков женской одежды составляли немыслимое богатство отставного офицера Шапки. И он гонял детей, да и взрослых, приближавшихся к чулану, где хранились сокровища Ивана Монте-Кристо. Дети боялись его, а взрослые опасались.

Коммунальная кухня, которая располагалась сразу за тети Галиной комнатой, вмещала в себя газовую плиту на четыре конфорки, кран с холодной водой и пять столов по количеству комнат квартиры № 1. На кухню мы еще вернемся. А напротив входной двери в квартиру находились еще три комнаты, в одной из которых жили мы. Семь квадратных метров, где умещались, спали, ели и делали домашние дела и уроки двое взрослых – папа, мама и мы с сестрой. У нас не сохранилось фотографий этой комнаты, и я с трудом представляю, как там могли расположиться две никелированные (с обалденными шишками) кровати, стол и два стула. Я спал с отцом, сестра – с мамой. Когда родители делали «это», я не знаю. Правда, потом, когда мне уже было лет десять, я фиксировал слова мамы:

– Пошли бы вы с Нонкой погуляли, а мы отдохнем… Что-то устали сильно.

Я не придавал этому значения и радостно шел на улицу, не подозревая, чем родители будут заниматься. Если бы догадался, то, думаю, прекратил бы процесс неконтролируемого размножения – мне почему-то не хотелось младшего братика или сестрички. А товарищ Сталин и правительство хотели, чтобы в стране все плодились во имя обороноспособности страны, и всячески поощряли это, хотя бы на словах.

А иногда к нам приезжали гости, кто-то оставался ночевать. Стулья ставились ножками вверх на стол. И гостю стелили под столом.

Мама моя, Нина Ивановна, славилась в округе еще тем, что была свахой на общественных началах и портнихой. Она обшивала не только членов семьи, но и многих во дворе. За деньги или так, не знаю… Думаю, все-таки что-то ей перепадало. А еще, это когда уже сестра подросла, Нина Ивановна вдруг стала гадалкой на картах. И все подружки Нонны приходили на сеанс ясновидения к нашей «цыганке». Смешно, но во время сеанса «предсказания судьбы» девчонки сами выбалтывали маме больше, чем рассказывали карты. И она таким образом была в курсе всех девчачьих дел. Короче, карты были рычагом, который располагал подружек к откровенности.

А как-то раз мой крестный, Славка Коняхин, жил у нас целую неделю. Он только что вернулся из армии, где служил водолазом, и мать решила познакомить его с одной из своих молодых подружек. Они как-то встречались-любились, но что-то в их отношениях не заладилось, и через неделю крестный сказал:

– Не, Нинк, поеду я лучше в деревню, давно я в Занино не был.

– Ну что ж, езжай, дядя Федя с тетей Грушей, небось, все извелись, тебя ожидая.

Так мой крестный не стал в тот раз москвичом, зато меня подсадил на водолазное дело. И думаю, мои увлечения впоследствии Нансеном, Амундсеном и прочими Папаниными берут начало из тех лет.

А рядом с нами жила семья Зыбиных – мама, папа, старшая дочь Галка, младшая Татьяна и их старший брат Виктор. Дружбу с Галкой моя сестра пронесла через всю жизнь, а Татьяну, когда она стала зрелой девушкой, моя матушка зачем-то, наверное, по привычке, пыталась сосватать за меня. К счастью, я не понравился Таньке, и в итоге у нее был длительный роман с двоюродным братом моей мамы Аликом, бывшим в детстве моим друганом. В целом же Зыбины были здоровой, крепкой, советской семьей, и, думаю, дружба с ними формировала нас с сестрой.

А вот другие соседи в нашем торце были очень примечательными. Это была полуеврейская-полурусская семья, главой которой был Федор Яковлевич. Фамилию он носил по тогдашнему поветрию на русский лад. Но имя Коганов Федор Яковлевич, да еще в сочетании с большим крючковатым носом, украшенным очками, не вызывало никаких сомнений в его семитском происхождении. Тетя Тоня, его жена, была молодой красивой (ну мне так казалось) женщиной, и ее внешность очень контрастировала с обликом мужа. Все детство я решал проблему, почему, как и зачем она стала его женой, и ответы нашел, только когда самому стало за… У них было две девочки, сестра говорит, что очаровательные, а я тогда этого не понимал. Федор Яковлевич их обожал и постоянно носил на руках и плечах. В выходные они всей семьей куда-то уезжали на весь день.

– Опять в парк пошли шляться, – осуждала их общественность, а за ней и мы, дети.

Но при всем таком, почти европейском менталитете, два факта из облика-биографии Федора Яковлевича выбиваются и не позволяют слепить из него целостный образ…