Герой того еще времени

Еще мы играли в догонялки, но там была другая битка. Опять же чаще всего играли на асфальте, но в этой игре нужна была битка, не прыгающая по асфальту, и все пацаны были вооружены ими, сделанными из свинца. Производство происходило на кухне: в крышку из-под гуталина бросались куски свинца, который отгрызали от кабелей, намотанных на громадные катушки (почему-то они бесхозно стояли во многих дворах). Удерживая формочку для битки кусачками, ее помещали в огонь газовой плиты. Свинец очень быстро расплавлялся и приобретал форму крышки из-под гуталина. Был еще способ: положить кусок свинца на рельсы трамвайных путей – битка получалась даже более тонкая.

Смысл игры таков: твой противник бросал свою битку, и ты должен был максимально близко кинуть свою. Чтобы заработать очки, ты после своего броска должен был, используя растяжку пальцев, дотянуться до битки противника от своей. Если ты свинчаткой накрывал битку противника, то выигрывал. Этот бросок назывался «с наляпой».

Кстати, о трамваях. После войны в нашем мальчишеском царстве было много боевых патронов, которые откуда-то брались. И одной из забав пацанов было подложить патрон на трамвайный рельс или под колеса электрички. Из наших вроде никого не убило, хотя могло бы.

Войнушка

На железнодорожном перегоне от станции «Белорусская» до «Савеловской» вдоль путей были свалены противотанковые ежи, оставшиеся после войны, и мы катались на лыжах, маневрируя среди этих заграждений. Часто, насмотревшись соответствующих фильмов про доблесть наших партизан, подрывающих железнодорожные составы в тылу врага, мы играли в войну и вели «диверсионную деятельность», спускаясь с пригорка перпендикулярно поезду. У меня были короткие лыжи, которые позволяли резко менять направление, и в нашем дворе я по этому виду спорта был впереди планеты всей.

На лыжах мы катались без палок, и это позволяло держать в руках серьезный «боезапас» – 4–5 снежков, которые выпускались в поезд, когда мы на всем ходу мчались с горки. Никто в этих играх не попал под колеса, но я один раз закопался в снегу и крепко треснулся башкой об рельс. Шапка самортизировала удар, но с тех пор я начал писать песни… Шучу… Сейчас, проезжая по виадуку у Белорусского вокзала, я с улыбкой смотрю на эти супергорки, понимая, что не заслужили бы они даже бледно-зеленого цвета по современной классификации горнолыжных трасс.

Игра в войну, а мы – пацаны – засматривались фильмами о Великой Отечественной, была одной из главных наших забав, если мы не играли в футбол. Во всяком случае мы на много лет опередили и предвосхитили появление пейнтбола. Мы творчески подошли к игре в снежки и не просто кидались ими друг в друга. Мы выработали правила «боя», когда игроки делились на две команды и каждому игроку давалось по три снежка. Если в тебя попадал снежок, то ты был убит и побеждал тот, в чьей команде оставался кто-то «живой». Мы разрабатывали тактику, когда первый снежок бросался, чтобы лишить противника возможности увернуться от второго снежка, и вторым ты уже «убивал» противника. Короче, не все так просто…

А я еще продолжал играть в войну, даже когда никто не выходил во двор. И тогда я выполнял «спецзадания». Напротив нашего дома стояло трехэтажное кирпичное здание, из которого уже выселили всех жильцов. Почему так происходит, я не знаю, но покинутые дома без жильцов быстро саморазрушаются. И наш дом стоял одинокий, без окон, лишившийся местами потолков и лестничных проемов.

И вот я пробирался однажды по «партизанской тропе», которая проходила по карнизу полуразрушенного дома. Моя «тропа» была на уровне второго (того еще второго) этажа и была мною в достаточной мере изучена. Но в тот день я не сделал поправку на погодные условия, и вот я замер, раскинув, как циркач, руки в стороны, в проеме между двух окон. Я понимал, что шаг в сторону, причем в любую, и сорвусь в пропасть. Я застыл в позе канатоходца, забыв о своем «спецзадании»… Секунды продолжали свой бег, а я стоял, стараясь не делать никаких телодвижений… И все-таки сорвался… Я до сих пор помню ощущение полета… Приземлился, как кошка, практически «на четыре точки». Не выполнив «задание», я поковылял домой, не подозревая, что заработал трещину в ступне. Я шел на расправу к самому строгому командиру – маме.

– Я же тебя предупреждала, я же тебя просила не играть в этом проклятом доме, – причитала мама. – Мало того, что бутылкой палец себе чуть не отрезал…

Было дело. Я бросал бутылку, представляя, что она с зажигательной смесью, в штаб фашистов, который, конечно же, был в злополучном доме. Бутылка не взорвалась, у нее только отбилось горлышко, и тогда я решил добить врага, схватил свой снаряд и кинул в стену. Бутылка разбилась, а вскоре вся варежка стала красной от крови. Сняв ее, я увидел, что кусок безымянного пальца на правой руке держится на честном слове. Палец спасли, и теперь на этом пальце у меня как бы лишняя фаланга.