Герой того еще времени

Так вот, если бы я снимал кино, то можно было бы, понаблюдав за перемещениями длинноногих красавиц на этажах архитектурных чудовищ, а затем, расфокусировав кадр, уйти в изображение картин старой послевоенной Москвы. Можно было бы показать деревянные и каменно-деревянные домики, что сейчас встречаются лишь где-то в предместьях областных городов. Дворы, которые были заполнены сараями, зачастую украшали палисадники с георгинами и золотыми шарами. А сараи были своеобразными кладовками семей, живших в Лесных переулках. Эти строения отделяли дворы домов по четной и нечетной сторонам улицы друг от друга. Зачастую они срастались и образовывали целую «страну», в которой мы гоняли по крышам в казаки-разбойники.

Все жили тесно, и поэтому ребята, и я в том числе, большую часть времени торчали на улице. Футбол, хоккей, лыжи и санки – во все это играли между колес автомобилей и ног пешеходов. В футбол мы гоняли в переулке на асфальте, и поэтому техника, футбольная техника, у нас была на высоком уровне. Мяч скакал по асфальту, как блоха, и его надо было все время прижимать к мостовой. При появлении автомобиля кто-то кричал: «Колеса», и все замирали на месте до команды «отбой». Никто под машину не попал, но на меня наехал однажды велосипедист, и я крепко приложился головой об асфальт. Успокоило то, что велосипедист приложился крепче, да еще и велосипед заработал пару «восьмерок» на колеса. Публика, населявшая квартиры Лесных переулков и наблюдавшая этот матч, проводила форварда Малежика домой и сдала с рук на руки причитающей маменьке.

А жили мы, повторюсь, тесно, даже очень тесно. Я родился в роддоме имени Н. К. Крупской, что рядом с Лесной улицей. И, как говорят, до шести месяцев орал как оглашенный. Что в моем организме находилось в дисгармонии, не знаю, но в итоге я принудительно развивал и закалял свои голосовые связки. А в шесть месяцев через пупок вышло что-то твердое и черное, и я выздоровел. Матушка сказала, что это было вредительство, но меня Бог уберег, и я продолжил расти и развиваться в 4-м Лесном переулке, в доме № 3, в квартире № 1.

Комнатка, в которой я прожил свои первые годы, была одной из пяти, что находились в коммуналке на втором этаже. Хотел написать, что творческой интеллигенции у нас не было, но вспомнил, что соседка тетя Галя (взрослая уже женщина) была дочкой Александры Васильевны. А Александра Васильевна…

А Александра Васильевна Воронова училась в женских гимназиях при царе-батюшке и всячески это подчеркивала. Она была сильно пьющей гражданкой и в состоянии подпития постоянно указывала на свое интеллектуальное и родословное превосходство над соседями. Убираться в комнате и в местах общего пользования было ниже достоинства Александры Васильевны и тети Гали.

Дверь в их комнату перекосило, и она все время предательски открывалась. Тетя Галя вернулась с войны с дочкой Светой на руках, как-то ее кормила-растила, но с зовом организма справиться не могла. Как рассказывала моя старшая сестра, тетя Галя приглашала к себе кавалеров, отправляла Светку погулять на улицу и предавалась любовным утехам практически при открытой двери. Баба Шура спала рядом, забывшись тяжелым алкогольным сном.

– Мы с Галкой (это ее соседская подружка – Авт.), – продолжала сестра, – отправлялись в коридор и сквозь дырки в стене смотрели это «реалити-шоу». Поэтому мы не нуждались ни в какой дополнительной sex-информации.

Квартира тети Гали располагалась сразу справа от входной двери. А напротив Вороновых жили дядя Ваня Шапка и его жена тетя Надя. Тетя Надя была торговым работником и очень ярко одевалась, хотя мне трудно судить, насколько это было эстетично с точки зрения вкуса. Во-первых, я был маленький, и в моей памяти сейчас этакий салат оливье из собственных наблюдений и рассказов сестры и матери. Во-вторых, я был пацан, и описываю наших соседей по своим более поздним впечатлениям, когда мы, съехав из дома № 3, приходили туда в гости. Но тетя Надя в ярком халате из материала (думаю, трофейного), раскрашенного крупными цветами, с высокой, как тогда говорили, шестимесячной прической хорошо сохранилась в моей памяти. Она курила и была, наверное, первой женщиной, которую я наблюдал с папиросой.

Дядя Ваня носил фамилию Шапка и очень соответствовал ей – он все время ходил в кепке, и если тетя Надя курила иногда, то дядя Ваня не выпускал папиросы изо рта. Я написал, что они были муж и жена, но, позвонив сестре, выяснил, что они жили не расписанными, и вот эта неопределенность создавала некий фон в их взаимоотношениях. Довольно часто их бурная любовь, особенно в сочетании со спиртным, приводила к громкому выяснению отношений. Кто кого бил, история умалчивает, но, как я однажды узнал из рассказа матушки, милиция, которая зорко стояла на охране правопорядка, ни разу не смогла застать дядю Ваню Шапку в состоянии клинча с тетей Надей. Напротив, все обитатели квартиры при появлении жандармерии дружно братались и прославляли партию и лично товарища Сталина. Блюстители нравственности ни с чем уходили восвояси.