Герой туманной долины

— Я уже накидал план статьи, — быстро проговорил Шеннон, замечая, как осторожно Делла подбирается к интересующему ее вопросу, и выудил из внутреннего кармана пальто помятый блокнот и побитую временем перьевую ручку. — Наш недавний разговор помог мне разглядеть некоторые детали. Они не обязательно понадобятся и получат место в самой статье, но это позволит мне увидеть полную картину. Вы же хотели честную статью. — Он лукаво улыбнулся, припоминая их первый разговор в офисе, и постучал по блокноту. — Готов записывать каждое ваше слово.

— Записывать?

— Не люблю диктофоны, — поморщился Шеннон. — Мне легче записать пару особенно откликнувшихся фраз, чем переслушивать весь разговор. Так текст живее, так в нем больше важного.

— Вот что мне нравится в ваших статьях! — воскликнула Делла. — Они «живее» остальных.

Она сделала большой глоток какао и подалась вперед.

— Декорации — это не только место действия, мистер Паркс! — воодушевленно начала она, почти задыхаясь от волнения. — Это характер персонажа, перенесенный ему за спину, это настроение, которое видят те, кто наблюдает за происходящим на сцене. Порой мне кажется, что в этом куда больше смысла, чем в актерском мастерстве. Вы знали, что капитальную стену, которой зрительный зал отделяется от сцены, некоторые называют порталом?

Шеннон помотал головой, незаметно для самого себя подвинувшись к столу, ближе к Делле, склонившейся над ним. Ее тихий восторг передавался ему, захлестывал, наполнял, и он не желал отказываться от этого минутного чувства, которое усиленно пробивало сгустившийся туман и помогало заблудшему страннику сделать еще несколько шагов прочь из утонувшей в смоге темной долины.

Делла наполняла его красками, теми, которых душе не хватало, которых душа жаждала.

— Кем бы ты ни был, когда пересечешь портал — станешь собой. Это парадокс, но надевая маску другого человека, вживаясь в его привычки, натягивая его костюм и его суть, осознаешь, что находишь со временем собственную. Словно все эти люди, которых ты играешь, и весь театр созданы для того, чтобы прочертить тебе дорогу к себе. А еще, — Делла отстранилась и, мечтательно улыбаясь, откинулась на спинку стула, — театр принимает всех.

«И меня примет?» — хотелось спросить Шеннону, но он не осмелился, только тяжело моргнул. Очертания лица девушки расплывались, когда она откидывалась на спинку стула и отдалялась от юноши, а тот впервые в жизни пожалел, что не взял с собой очки. Наверное, плохим зрением его же глаза попытались его защитить — он привык к неясным очертаниям прохожих и размазанным вывескам, привык прятаться от ярких контуров чужих аур. Но в сидящем напротив желтом свечении сейчас он желал потонуть так же, как желал различить дрожащие ресницы Деллы, увидеть уголки ее губ, быстро взметающиеся вверх, рассмотреть еле заметные веснушки на носу, спрятанные под пудрой.

Шеннон улыбнулся собственным мыслям, а следующими себя тут же пристыдил — некрасиво так пялиться.

Он постучал ручкой по лежащему на столе блокноту и произнес с печальным хмыканьем:

— Из вас получился бы отличный прозаик.

Делла на мгновение замерла. Шеннону показалось, что она ощутила тягучую тоску, бегущую от него к разлинованным листкам бумаги.

— Не стану отнимать у вас работу, — рискнула пошутить она. Это заставило Шеннона выдохнуть и вновь улыбнуться.

— И то верно, — проговорил он тихо, записывая в блокноте несколько фраз, крутящихся маленьким торнадо в памяти. — Я слышал, каждый из нас — актер своего собственного театра, а мир — одна большая декорация. Что вы об этом думаете? — взглянул он на нее исподлобья.

— Не знаю, — честно призналась Делла, пожав плечами, — но, если так и есть, я горда этими декорациями. Мир удивительно красив, правда?

Шеннон помедлил с ответом, а выдавив из себя смазанное «да», вдруг понял, что почти все испортил. Этот разговор приведет не туда, куда хотелось бы, вонзится в спину стрелой и застрянет там на недели — не вытащишь и не обломаешь.

— Это театр в театре, мистер Паркс, — еле слышно продолжила девушка. — Пьеса в пьесе, нескончаемый поток историй на одной гигантской сцене. Мы, актеры, там, за занавесом, берем нашу идентичность и смотрим на нее под разными углами, мы там совсем другие и совсем другими со временем становимся, а это — могу с полной ответственностью заявить — и есть целительная сила театра. Театр — не вымысел, не только мастерство и маски, как говорят, а декорации — не только дерево или пластмасса. Это часть нашей жизни внутри совсем другой, это ее отражение. Это и есть мы — настоящие, пусть и за ширмой кого-то другого.

Рука вывела на страницах всего одну фразу: «И именно в декорациях театра бесформенные фигуры сплетаются в нечто упорядоченное и материальное, которое не ощущается руками и не видится глазами — но чувствуется душой и ей только…»