Герои в красных галстуках

Школа с заколоченными окнами и подпертой колом дверью уже горела. Гитлеровцы спокойно, деловито строчили по ней из автоматов. А они, женщины, старики, дети, стояли совсем близко, за хатами, стоило кому-либо высунуться — раздавалась пулеметная очередь. Их мало. И они без оружия.

Алешка вспомнил о спрятанной винтовке и что есть мочи припустил в Сагайдачное.

«Винтовку и патроны! Выгрести из-под борова все, что есть, и скорей назад. Только б успеть…»

В Гусек-Погореловке, подгоняя, жутко трещали очереди.

И вдруг стихли. Алешка по инерции пробежал еще несколько шагов, остановился, вслушался.

Тихо.

Все… Опоздал.

Он упал лицом в жесткую придорожную траву, рвал ее, задыхаясь от рыданий, не замечая колючих уколов.

Ненависть — жгучая, нестерпимая — поселилась в мальчишечьем сердце. И когда весной 1943 года пришли наши, Алешка упросился с первой же частью на фронт. Его, конечно, не брали. Командир автороты приказал вернуть домой. Но ведь у него по сути не было дома. Так в неполные четырнадцать лет пионер из Прохоровского района на Белгородщине Алеша Борзых стал военным водителем.

Рассказать бы, как лихо крутил огромную баранку ЗИС-5 еле видный из-за нее, по-солдатски коротко стриженный мальчишка и как послушная его рукам тяжело груженная боеприпасами машина разворачивалась, петляла и стремительно неслась, ускользая от пулеметных очередей «мессера», от частых бомбовых разрывов… Только не так ведь все было. Не сразу, не само собой пришло шоферское умение. И рычаги не слушались. И заводной ручки не смог осилить Алешка — ставили на его ЗИС лучшие аккумуляторы, чтобы стартер действовал безотказно. И долго еще рядом в кабине сидел дядя Саша — старший сержант Александр Литвинов, готовый каждую минуту прийти на помощь.

Спустя два месяца с Литвиновым и другими водителями роты Алешка перевозил боеприпасы со склада. Возили ночами. Днем же, отыскав укромный лог, рощицу и замаскировав машины ветками, еще и еще раз проверяли моторы, ходовую часть и спали по нескольку часов.

Вот когда разлюбил он лунные ночи.

Полная луна заливала холодным светом все окрест. Отчетливо видны и дорога, и растянувшаяся колонна машин, за каждой из которых — длинный шлейф пыли. Из-за нее приходится держаться на порядочном расстоянии друг от друга.

Несколько раз в такие ночи их бомбили. Горели машины, гибли товарищи. Здесь, на трассе, питавшей фронт, в одном строю с опытными воинами получал Алешка первые уроки выдержки, мужества, солдатской сметки.

Как пригодились они уже через полмесяца — в жестоких боях под Белгородом!

В СТЕПИ ЗА ОСКОЛОМ

Алешка вел машину совсем медленно, вглядываясь в быстро густеющие августовские сумерки. Лейтенанта на дороге не было.

— И куда это он мог подеваться?..

Алешка уже собирался прибавить газу — в части, конечно, ждут машину с продуктами — и тут различил впереди крохотный мигающий огонек папиросы, а потом и неясную фигуру.

— Далеко успели отшагать, товарищ лейтенант, проговорил он, распахнув дверцу кабины.

— А чего зря сидеть. Багаж у меня — шинель с полевой сумкой. Да и у склада ни курить, ни просто рассиживаться не полагается… Тебя как зовут. А то я так обрадовался попутной машине даже не спросил.

— Борзых, Алексей.

— Закурим, водитель?.. Чего молчишь?

— Да нет, товарищ лейтенант…

— Табаку, что ли, нет? Так у меня папиросы — еще с курсов. Представляешь — полтора месяца обучали. И это когда у вас тут — на дуге — такое творилось!.. Да ты закуривай, Алексей… Сейчас я тебе…

— Не курю я, товарищ лейтенант.

— Ха… Да ты совсем пацан, парень! На складе-то я подумал, что ты просто ростом не вышел… Сколько тебе? По-честному…

— Четырнадцать… По-честному — четырнадцатый…

Лейтенант даже присвистнул.

— Тринадцать?!. Да как же ты? Машину водишь заправски… Да как тебя взяли-то?.. Ты не бойся, Алеша, начальству докладывать не стану… Разойдутся у Обояни наши фронтовые стежки…

Алешка ответил с достоинством:

— Я и не боюсь, товарищ лейтенант. Рассказывать долго…

— Так и дорога не близкая. Пока доползем по этой пылище, да еще без света… Покой-то какой кругом. Будто войны и в помине нет. Хорошо, если побудет этот покой подольше… Вон луна какая — самая летная ночь. — Лейтенант, приоткрыв дверцу, выбросил окурок и спросил: — Так откуда ты родом?

— Здешний я. Из Сагайдачного села. Неподалеку от Белгорода, под Прохоровкой.

— Это где наши танкисты с «тигров» да «пантер» шкуры обдирали?!

Да… Только то было в степи по левую сторону от Прохоровки, а наше Сагайдачное — по правую, километрах в двенадцати… В конце сорок второго пришел немец и к нам. Бабы, ребятишки — все, кто оставался в селе, попрятались. Мы со старшей сестрой в кладовку забрались. Слышим, загудело, заурчало. Потом из автоматов застрочили. Просто так — по стеклам… Эти ушли — появились другие и давай по хлевам да погребам: «курка, яйко, млеко…» Обчистили, хуже саранчи… Как-то пригнали пленных. Я у окошка сидел…

— Ты чего, Алеша?

— Тише… Гудит?!

— Да нет вроде. Может, почудилось?.. Постой, постой…