Герои Вандеи. За Бога и Короля. Выпуск 1

Тотчас за признанием аллегорической религии Шометта последовало разграбление алтарей и реликвий. На Гревской площади, служившей местом казней, сожгли остатки святой Женевьевы, покровительницы Парижа; прах ея развеяли по ветру. Религиозные традиции преследовались во всем, – не щадили не только гробниц, но даже воспоминаний предметов почитания и суеверий отчизны; даже могилы не были неприкосновенным убежищем для останков королей. Декрет Конвента приказал из ненависти к королевской власти уничтожить могилы королей в Сен-Дени. Комунна, преувеличивая политическую меру изменила этот декрет в посягательство на могилу, историю и человечество. Она приказала выкопать из могил тела умерших, уничтожить погребальные покровы, вынуть и расплавить свинцовые гробы и перелить их в ядра.

Этот святотатственный приказ был исполнен комиссарами комунны при такой обстановке и с такими издевательствами, какие только можно было придумать; они способны внушить ужас и отвращение к подобному поступку. Толпа, остервеневшая на этих могилах, казалось, вырывала свою собственную историю и развевала ее по ветру. Топор уничтожил бронзовые двери в базилике Сен-Дени – дар Карла Великого. Решетки, крыши, статуи, -все было сокрушено молотом. Поднимали каменные плиты, взламывали склепы, раскрывали гроба. Насмешливое любопытство разглядывало под покровами и саванами набальзамированные трупы, истлевшие тела, пустые черепа королей и королев, принцев, министров, епископов, имена которых гремели в минувшие века во Франции. Пепин, родоначальник Карловингской династии и отец Карла Великого, представлял щепоть сероватого пепла, которую разнес ветер. Отрубленные головы Тюренна, Дюгесклэна, Людовика IIX, Франциска I, валялись на паперти. Топтали кучи скипетров, корон, святительских посохов, исторических и религиозных атрибутов. Вырытая на одном из кладбищ, называвшемся кладбищем Валуа, огромная яма по самые края была наполнена негашеной известью для сжигания трупов. В подземельях курились благоухания для очищения воздуха. После каждого удара топора слышались торжествующие восклицания могильщиков. Отрывавших останки короля и игравших его костями.2

Человек нужен был Наполеону весь, без остатка. В своей армии он поступил с Богом просто – вывел его «за штат». У французов не было полковых священников (капелланов), солдаты не ходили церковь. Француз аббат Сюрюг, служивший в 1812 году в Москве в католическом храме святого Людовика, писал: «При 400 тысячах человек, перешедших через Неман, не было ни одного священника. Во время их пребывания здесь (в Москве – прим. авт.) из них умерло до 12 тысяч, а я похоронил по обрядам церкви только одного офицера и слугу генерала Груши. Всех других офицеров и солдат зарывали их товарищи в ближайших садах. Однажды я посетил в больнице раненых; все говорили мне об их телесных нуждах, и никто – нуждах души, несмотря на то, что над третью из них уже носилась смерть».

Генерал-майор Николай Бороздин рассказывал, как при отступлении французов увидел семи-восьмилетнего мальчика-француза, и из сочувствия держал при себе. Вечером, когда пришло время ложиться спать, приказал мальчишке молиться. Пацан отказался со словами: «Что за Бог? Глупости! Не хочу молиться!».

C. А. Тепляков «четвертый враг Наполеона»

Расправа с восставшей Вандеей

Расправа длилась 18 месяцев. Расстрелов и гильотин (из Парижа доставили даже детские гильотины) для исполнения указа оказалось недостаточно. Уничтожение людей происходило, по мнению революционеров, недостаточно быстро. Решили: топить.

Город Нант, как пишет Норман Дэвис, был «атлантическим портом работорговли, в связи с чем здесь под рукой имелся целый флот огромных плавучих тюрем». Но даже этот флот быстро иссяк бы.

Поэтому придумали выводить гружённую людьми баржу на надёжной канатной привязи в устье Луары, топить её, потом снова вытаскивать канатами на берег и слегка просушивать перед новым употреблением. Получилось, пишет Дэвис, «замечательное многоразовое устройство для казни».

Чтобы спрятавшиеся в лесах не выжили, а умерли от голода, был вырезан скот, сожжены посевы и дома. Якобинский генерал Вестерман воодушевлённо писал в Париж: