Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Я хорошо помню, какой восторг вызвало его возвращение в Россию и в армию, но по каким-то обстоятельствам ему не дали особого хода. Потом говорили, что его всегда подозревали в некоторой «революционности» и боялись его популярности. Кроме того, он, будучи блестящим офицером Генерального штаба, не был из касты «Генштаба», этого полумасонского ордена.

С начала революции Гучков, первый военный министр Временного революционного правительства, назначает его главнокомандующим Петроградским военным округом. Но распущенная солдатня не его стихия, он просится на фронт. Все общественное мнение только и говорит о ген. Корнилове. В нем видят спасителя армии от разложения. Его назначают командующим армией и Верховным Главнокомандующим после Брусилова.

В это время Керенский уже царь и бог и военный министр. Жалкий человечишка уже видит в нем врага. Случайный, трусливый, подлый властитель встречает на своей дороге честного, чересчур прямого, настоящего вождя – Корнилова. Его трусливому мозгу ничего не представляется, кроме провокации; с помощью В.И. Львова, министра вероисповеданий, б. члена Думы и человека, не отличающегося никакими способностями, с необычайной наивностью доверившегося ему, провокация удается, и, когда Корнилов, действительно несколько необдуманно, но доверяя все еще Керенскому, выступает против Петрограда и Советов, погубивших Россию, он объявлен изменником и бунтовщиком. Неважный адвокат и жалкий трус победил героя.

В моей характеристике г. Львова нет ничего лишнего. Сам он, читая свою лекцию о Корнилове и Керенском в Париже, заявил, что после его, Львова, подвига, ему осталось только объявить себя психически больным. Взрыв хохота удовлетворил самодовольного лектора.

Корнилова заточают в Быхов около Могилева. Керенский становится Верховным Главнокомандующим русской армии. Этот глупый и вообще необразованный человек, нравившийся толпе своей истерикой, начинает думать, что если отец Наполеона был адвокат, почему бы адвокату не быть Наполеоном.

Дальнейшее известно.

Корнилов вновь бежит из плена, на этот раз русского, со своими текинцами, молившимися на него, и пробирается в армию, организуемую ген. Алексеевым на Дону.

Видя, что ему не пробиться силой, не желая вести на гибель своих текинцев, он распускает их и, переодевшись крестьянином, смешавшись с солдатней, идущей покорять Дон, он, 6 декабря 1917 года, приезжает в Новочеркасск и вскоре становится во главе Добровольческой Армии.

Из этой краткой биографии вы видите, что это был за человек. Сын народа, он отдал душу свою за спасение этого народа, убитый невидимым русским человеком.

Но эта преступная рука была кем-то направлена, и нет сомнения, что первым, кто занялся приготовлением его гибели, был Керенский.

* * *

С ген. Корниловым я встречался несколько раз до похода и на походе.

Впервые я увидел его на знаменитом Московском совещании в Большом театре.

Тогда государственно-мыслящая Россия дала свой последний бой разрушителям. Победа безусловно была на стороне первой, а Керенский, видя что власть ускользает из его слабых и нечистых рук, прибегнул к провокации.

Я сидел за кулисами в день приезда ген. Корнилова в Москву, и мне было видно то помещение, в котором, за закрытыми дверьми, заседали министры и ген. Корнилов. Громадная зала прекрасного театра была переполнена и нетерпеливо шумела в ожидании появления Корнилова и Керенского.

В партере сидели все политические деятели всяких оттенков, от октябристов и националистов до полускрытых большевиков.

В ложах сидели генералы Алексеев, Каледин, представители казачества и рядом с ними члены солдатских комитетов, в громадном своем количестве недисциплинированная, наглая, озлобленная чернь, среди которых выделялись особым шиком и элегантностью вольноопределяющиеся из евреев.

Тут же сидели и все корифеи революции: Чайковский, «бабушка» революции Брешко-Брешковская, «дедушка» Кропоткин, Засулич и др.

В большой царской ложе сидели представители союзных миссий, с любопытством рассматривая эту необычайную толпу.

Из моего уголка, между двумя занавесями, где обыкновенно сидит помощник режиссера, я хорошо видел, как открылась дверь и сцену пересек ген. Корнилов.

Раздались бешеные аплодисменты. Корнилов быстро поднялся и вошел в литерную ложу, напротив той, где сидели корифеи и реликвии революции. Почти весь партер встал и приветствовал Главнокомандующего – надежду России. В ложах стояли генералы и офицеры, и гнусна была картина развалившихся солдат, членов комитетов, на бархате лож, и представителей рабочих советов, чаще всего ничего общего с рабочими не имевших.

Долго не прекращались аплодисменты, а в это время я видел, как Керенский не решался выйти, ожидая, когда окончатся манифестации в честь Корнилова.

После солдата, уверенного в себе, совещание должно увидеть даже не актера, а фигляра.