Героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.

Он стоял в готовой наполеоновской позе, запустив правую руку за обшлаг своего френча (он же был военным министром) и отбросив левую назад. Наконец стихли рукоплескания, и, наклонив голову, он быстро, как в холодную воду, бросился на эстраду и остановился у кресла, возглавлявшего стол министров около трибуны.

Комитетчики, советчики и часть партера и публики на хорах и, чаще всего кудрявая, часть прессы зааплодировала. Керенский поклонился и сделал знак рукой.

– Объявляю заседание открытым, – сказал он и сел в кресло, и тотчас же два молодых офицера, один моряк весь в белом, другой прапорщик в защитном цвете, замерли с боков его кресла.

– Это не адъютанты, а шафера какие-то, – заметил кто-то.

Я, к сожалению, не знаю, кто были эти два лакействующих «офицера», но впоследствии им указали, что это несовместимо со званием офицера, и они уже не были (и зачем это нужно было) какими-то идиотскими парными часовыми, а просто остались у Керенского на побегушках.

Господин военный министр любил почет, но по своей бестактности parvenu и по своему невежеству, даже в мелочах военного дела, он свою страсть проявлял крайне глупо.

На этом совещании и Корнилов, и Алексеев, и Каледин настаивали на введении строгой дисциплины, смертной казни за дезертирство и попытки братания.

Среди социалистических министров обращал на себя внимание наглый циммервальдиец и пораженец Чернов, миллионер Терещенко, поцеловавший туфлю нового папы, бледный, сосредоточенный Церетели с горящими глазами, который тогда делил Россию, а ныне проспал Грузию. Тут же были Кокошкин и Шингарев, которых через полгода зарезали те же самые советы, против которых не смел выступить так благополучно существующий Керенский.

Совещание кончилось через два дня истерической речью Керенского – этого паяца, который грозил, что он «вырвет какие-то цветы из своего сердца и растопчет их». С какой-то дамой сделалось дурно из страха за Керенского. Это и был последний публичный триумф его. Его увели верные «шафера» совершенно разбитым.

Через несколько дней немцы взяли Ригу, а потом разыгралась «небывалая провокация», приведшая Корнилова в тюрьму, Керенского к посту Главнокомандующего и Россию к большевизму.

Я видел несколько раз Корнилова в Новочеркасске. В своем пиджачке он совсем имел незначительный вид и в нем трудно было узнать главнокомандующего. В первый раз, в полутемном номере гостиницы, я его принял за какого-то просителя. Он был из тех типичных военных, которые никак не могут привыкнуть носить штатское платье.

Алексеев в штатском походил на купца-гостинодворца, Деникин на прасола, а Корнилов имел вид человека, одевшего платье с чужого плеча.

Я видел как-то раз его перед свиданием его и ген. Алексеева с Савинковым. Говорили, что генерал наотрез отказался видеть его, но это оказалось не так.

Он говорил без всякой злобы о Савинкове, но с оттенком некоторого если не презрения, то высокомерия.

Он считал, что раз Савинков и Филоненко, тогда неразрывные друзья, не могли не изменить ему, трудно было им теперь поверить.

Тогда-то один из этой пары сказал: «Корнилов должен быть казнен, но когда это случится, придя на могилу, принесу ему цветы».

В разговоре как-то я упомянул об этой фразе. Корнилов устало отмахнулся от этого воспоминания и перевел разговор на ту, как он сказал, благородную роль, которую сыграла честная русская пресса и в частности наши газеты «Новое Время» и «Вечернее Время». Керенский, из любви к свободе слова, даже закрыл «Новое Время», которое было снова открыто по настоянию ген. Алексеева.

– Скажите, – неожиданно спросил он, – откуда создалась легенда о моей революционности?

Мы стали говорить об этом.

Корнилов, конечно, не был правым в том смысле, каким было большинство дореволюционных генералов. Он был за народоправство, но делать из него какого-то социалиста и революционера нельзя было. Особенно же разочаровался он в них после своего выступления и тюрьмы.

Вот его краткая программа, как она была изложена мне лицом, абсолютно верным:

• 1) Установление правительственной власти, совершенно независимой от всяких безответственных организаций, впредь до Учредительного собрания.

• 2) Установление на местах органов власти и суда, независимых от самочинных организаций.

• 3) Война в полном единении с союзниками до заключения скорейшего мира, обеспечивающего достояние и жизненные интересы России.

• 4) Создание боеспособной армии и организованного тыла, без политики, без вмешательства комитетов и комиссаров и с твердой дисциплиной.

• 5) Обеспечение жизнедеятельности страны и армии путем упорядочения транспорта и восстановления продуктивности работы фабрик и заводов; упорядочение продовольственного дела привлечением к нему кооперативов торгового аппарата, регулируемых правительством.

• 6) Разрешение основных государственных, национальных и социальных вопросов откладывается до Учредительного собрания.