Я выбрался из ложбинки и подошёл к костру, возле которого Судья уже разбирала свою походную сумку. Расстелив на земле одеяло, она скинула пояс с мечом и принялась раскладывать скудный ужин — вяленую мясную стружку и сухари.
— Жри, — грубо сказала она, подталкивая ко мне часть еды.
— На хрена? — в тон ответил я.
— Обычай. Разделив еду, мы становимся вроде как... — Судья задумалась и, кажется, даже смутилась. — В общем, семья всегда ест за одним столом, поэтому разделив еду с другим человеком... — девушка опять замолчала.
Слова "друг", "соратник" не говоря уже о "родственник" в нашем случае не подходили совсем.
— Я понял, — буркнул я, принимая кусок мяса. — Вот только скажи — какого хрена ты тут делаешь?
Судья задёргалась. По крайней мере, её нижняя губа начала подрагивать будто от страха.
— Я сегодня была в Зелёном Берегу, проверяла новобранцев. А когда обедала, ко мне пришла женщина в белом платье...
— Теперь ясно. Дала карту и сказала идти в указанном направлении.
— Нет, дала вот это. — Судья вытащила мой амулет, составленный из височных костей, и кинула мне на колени. Я даже не знал, что он у меня пропал. Видимо, поцелуй от Алой имел ещё и корыстные мотивы. — И сказала, чтобы я догоняла тебя, иначе она быстро найдёт другую Судью.
— Она может, — буркнул я.
— Я это быстро поняла. Кто это такая?
— Дочь Игрока.
Судья сплюнула и зло выругалась. Игрока здесь не любили. Интересно, откуда здесь о нём знали? Я задал этот вопрос Судье.
— Он частенько появлялся здесь в последнее время, набирал героев, обещая баснословные богатства, и уходил с ними куда-то. Возвращались немногие, а те, что возвращались, были уже другими людьми. — Она замолчала, закусив губу. Чёрт, да она же ещё совсем девчонка. — Мой отец был одним из тех, кто вернулся. Он мне ничего не рассказывал о своём походе с Игроком, но... — Судья замолчала, воспоминания явно были ей неприятны. — В общем, мать говорила, что он сильно поменялся после того, как вернулся.
Наши глаза встретились лишь на долю секунды, но я успел увидеть то, что Судья не хотела мне рассказывать.
...Высокий мужчина лет тридцати грубо держал её за руку. Маленькая девочка, не понимающая, что происходит, плакала. Перед её застланными слезами глазами болтались три мальчика — её братья, и бородатый здоровяк, в котором я признал помолодевшего Гризли, собирал под ногами каждого повешенного костёр.
— Мы должны быть уничтожены, все до последнего. — Отец перевёл взгляд на неё. — Все до последнего. Наше проклятое семя должно погибнуть. Я вырезал бы тебе матку, если бы он не запретил мне трогать тебя. Поняла? — Он поднял девочку на вытянутую руку и зло заглянул её в глаза. — Обещай, клянись, что никогда не ляжешь с мужчиной и не зачнёшь от него ребёнка. Клянись!
— Папа... папа...
Мужчина встряхнул её так, что выбил плечевой сустав.
— Клянись!
— Клянусь! Клянусь!
Он отбросил её к матери, избитой до полусмерти — она пыталась защитить детей.
— Гризли! Клянись, что сделаешь то же.
— Клянусь.
— Хорошо. А теперь...
Кузнец, закончивший с кострами, вытащил нож. Отец Судьи поднял валяющийся под его ногами окровавленный кинжал. И, спустив штаны, они оскопили себя под корень, выбросив ошмётки своей плоти в разгорающиеся костры...
Я рефлекторно поднял руку, защищаясь от удара. Не смертельного, как это обычно бывает, а от обычной пощёчины.
— Ублюдок, — прошипела Судья. — Зачем ты лезешь мне в голову? Кто научил тебя этому?
Я промолчал, а она, абсолютно раздавленная, уселась на своё одеяло.
— Как тебя зовут? — спросил я после долгой паузы.
— Зови меня Судья, Палач. Ты мне не друг и не родственник, чтобы по имени называть.
Я какое-то время молчал, а потом тихо сказал:
— Гризли нарушил клятву.
— Не совсем. К тому времени, как он вернулся в свою деревню, мой отец уже был мёртв, потому клятву можно было нарушить... в какой-то мере... Он оскопил сыновей, а дочери вырезал матку, Гая едва спасла девочку от смерти. А Нервилу он служил, потому что тот заставил его — конунг победил кузница в честном поединке и стал ему господином.
Я не нашёлся, что ответить. В конце концов, безумие, вызванное Скверной, закончило дело, которое начал сам кузнец. Не приходилось сомневаться, что отец Судьи и Гризли в походах с Игроком навидались такого, что поняли — кровь Корда является проклятьем этого мира. Достаточно вспомнить о прошлой и этой Смуте. Не будь у Корда потомков, Гасп не уничтожил бы с их помощью столько человеческих жизней.
Мы смотрели в костёр, я машинально жевал мясо, а Судья, видимо, предавалась мрачным воспоминаниям. В этот момент я почувствовал, будто между нами действительно появляется какая-то связь. Но стоило мне ещё раз посмотреть на неё, как эта воображаемая связь быстро разрушилась.