Героика. Сага о не очень хороших людях (СИ)

Дана спускалась будто ангел, снисходящий с небес на картине великого живописца. Ее обыденный наряд сменило белоснежное платье с многочисленными рюшами и кружевами. Голову украсила кокетливая шляпка, увитая искусственными цветами. На груди девушки сиял круглый золотой медальон. В руках, взамен поваренной книги, она несла плетеную корзинку и сложенный зонтик от солнца.

— Куда это ты так расфуфырилась, Твоя Светлость? — буркнул коротышка, с недовольством предвкушая ответ.

— Как куда? — удивилась Дана. Задержавшись на мгновение, она продела зонтик в специальную петлю на боку корзинки. — Вместе с тобой на рыбалку. Мне стало скучно, и я решила, что неплохо бы прогуляться на свежем воздухе.

— Сдурела? Только бабы мне там не хватало!

— Фу, какая грубость! — поморщилась Дана. — Когда ты, наконец, изживешь в себе эти патриархальные замашки?

Взгляд ее затуманился и она мечтательно произнесла:

— Как жаль, что лорд Генри вымок под тем ужасным дождем и слег с простудой. Я бы хотела оказаться сейчас вместе с ним на природе...

Вернувшись в реальность, она перевела взгляд на Хиггинса и скривилась:

— К сожалению, приходится довольствоваться тем, что осталось...

Коротышка открыл было рот, дабы обрушить на великосветскую задаваку все мощь своего классового гнева, но тотчас же захлопнул его снова. Хитрые глазенки скользнули по наряду Даны, пробежавшись по идеально чистой ткани, шелковым оборкам и нарядным сапожками. Наклонив голову, Хиггинс злорадно посмотрел на свои собственные сапоги для рыбной ловли. Обильно покрывавшая их грязь была такой древней, что на ней начал прорастать мох.

— А знаешь, ты права, Твоя Светлость, — промурлыкал он, пряча зловещую ухмылку. — Сегодня такой прекрасный день. Незачем тратить его в четырех стенах. Зуб даю, эта рыбалка запомнится тебе до конца всей твоей жизни...

***

Ночью разразилась неистовая буря, и злые грозовые облака спрятали луну и звезды за своими плотным телами. Небеса пролились дождем, что быстро перетек в хлещущий ливень. Пригибая деревья к земле, резвился как в последний раз ветер. Дороги размыло в липкую жижу, и лишь мощенный камнем имперский тракт позволял хоть как-нибудь проехать.

Ветвистая молния разрезала черное небо, озарив мчащийся по тракту дилижанс. Раскачиваясь из стороны в сторону, тот угрожающе скрипел и дребезжал, словно в любой момент был готов развалиться от износа. Круглые колеса вздымали фонтанчики брызг, когда пересекали растекшиеся лужи. За стеклами в каретных фонарях горели свечи. Звонко щелкал кнут, и в такт ему стучали шестнадцать подкованных копыт. Шум и гам разносились в ночи, сопровождаемые раскатами грома.

Четверкой лошадей правил морщинистый, полуслепой возница. Уставившись в темноту мутными глазами, он вел карету по некому мистическому, дарованному ему от рождения чутью. Ворот его плаща-дождевика был поднят, скрывая нижнюю половину лица. Дождь весело стучал по его широкополой шляпе. Когда грохотал гром, и белая вспышка освещала темное пространство, лицо старика пересекала кривая ухмылка.

В салоне было темно, и жались по углам четыре разнокалиберные фигуры. Трясясь и подпрыгивая вместе дилижансом, они коротали время, вяло переругиваясь друг с другом.

— Ай! — раздался в полумраке женский голос. Звучал он неприятно, неся в себе шипящие оттенки, будто кто-то научил разговаривать кобру. — Жирдяй! Я снова отбила ногу о твои баллоны! Зачем ты вообще таскаешь с собой эту бандуру?!

— Фамильное оружие моей семьи, — ответил ей добродушный бас, — его еще мой дед собрал. Так что без него — никуда.

— Надеюсь, когда-нибудь он взорвется у тебя под задницей!

— Не стоит ему так быстро гнать, — угрюмо пробормотал самый маленький сутулый пассажир. Сидя в своем углу, он с тоской вслушивался в дождь, барабанящий по крыше. — В такую погоду, да еще ночью — неровен час разбиться.

— Перестань канючить, остроухий, — фыркнул его сосед напротив. Голос его звучал уверенно и слегка надменно, как голос человека, с детства привыкшего во всем быть первым. — Ты знаешь не хуже нас, задание срочное, и каждая минута на счету.

Дилижанс приближался к перекрестку, когда рядом с пересечением двух дорог сгустились тени, и из мрака соткались два человеческих силуэта. Первый из них — высокий и помпезный — был настолько черен, что выделялся даже на фоне ночи, будто кто-то взял огромные ножницы и вырезал фигурку из пустоты между звездами. Струи дождя проходили сквозь него, как сквозь туман, не встречая на пути сопротивления.

Воздев к небу когтистую руку, он начал читать заклинание. Голос его не имел ни возраста, ни пола, и в то же время напоминал гулкое звучание органа. Его худой и низенький спутник стоял рядом, почтительно внимая.

Ударила изогнутая молния, и на ладони чтеца загорелась алая вспышка. Произнеся финальное слово, он метнул ее в надвигающуюся карету. Раздался громкий хлопок, и неожиданно все вокруг залило кроваво-красным светом.