Героиня второго плана

– Вам здесь в самом деле опасно сейчас, Леонид Семенович, – сказала Серафима. – В Москве просто вакханалия антисемитизма. Как это отвратительно, боже мой! Всего два года прошло после войны, после всего…

«Зачем я это говорю?! – ужаснулась она. – А вдруг он скажет: в самом деле, лучше мне вернуться обратно в Вятку?»

Но нечестно было бы не предупредить его, и она продолжала:

– У нас в библиотеке – я в научно-технической библиотеке работаю – уволили директора. Только за то, что он еврей. Никто особенно и не скрывал причину, даже наоборот. Было такое омерзительное собрание, я его с содроганием вспоминаю. Какой-то поток безумия. Я сначала подумала, это всё заранее готовили, но нет, я бы все-таки знала. Все спонтанно, но так вдохновенно, как по нотам. То есть да, я понимаю, может быть или вдохновенно, или по нотам, но было вот именно это вместе. – Серафима приложила руку к губам, чтобы они не дрожали. – Поверьте, я много видела, как унижают людей, да и все мы это видели и давно уже поняли, что не в наших силах что-либо с этим поделать. Но на том собрании… У всех глаза горели, когда они говорили о Якове Ароновиче невообразимые мерзости. Он слушал, слушал, лицо у него стало белое, и вдруг он говорит: «Павел Николаевич, что же ты плетешь? – Это заместитель его, Павел Николаевич, – пояснила она. – Мы же, говорит, с тобой вместе воевали, ты же со мной в Москву с фронта приезжал сына моего хоронить, Женьку моего, над могилой его со мной стоял – и ты говоришь, что я за чужими спинами в войну отсиживался?..» А я его Женю знала, чудесный был мальчик, он на фронт буквально сбежал, хотя у него близорукость была ужасная и в армию его не взяли, а он в ополчение, в сорок первом, и сразу же погиб под Волоколамском… Все замолчали, когда Яков Аронович это сказал, мертвая стала тишина. А Павел Николаевич знаете что ему ответил? «Не-у-бе-ди-тель-но! Неубедительно, – говорит, – вы оправдываетесь, гражданин Браверман». Я никогда не привыкну, что люди на такое способны, – помолчав, чуть слышно произнесла она.

– И не надо, – сказал Немировский. – Вам не надо к этому привыкать.

«Вам» было главным в его словах. Сердце от этого взлетело у нее к самому горлу – так, что дыхание перехватило.

– Может быть, вам все же лучше уехать? – Серафима с трудом заставила себя это произнести. – Сейчас из Москвы многие уезжают. Скрыться хотят, раствориться. Страна-то большая – надеются, что о них забудут, если они не будут на виду. У нас одна сотрудница из отдела комплектования, Роза Соломоновна, куда-то в Сибирь уехала. Уволилась потихоньку, в один день собралась и уехала. Мне так и сказала: «В Москве мы слишком на виду, надо спрятаться, отсидеться».

– Не волнуйтесь, Серафима, – сказал Немировский. – Для меня все это не представляет особой опасности.

– Почему?

– Потому что для меня не имеет решающего значения, где жить.

«И жить ли вообще».

Этого он не сказал, но Серафима услышала эти слова так ясно, как если бы он не просто произнес их, а выкрикнул.

– У нас в больнице было то же самое, – сказал Немировский. – Так что про сионистское гнездо и происки космополитов – у вас ведь это говорили? – я уже слышал. Полина сделала для меня вызов в Москву очень вовремя, – усмехнулся он. – Иначе я, скорее всего, уже сидел бы.

От его усмешки у Серафимы мороз прошел по спине.

– Если я чем-то могу вам помочь… – проговорила она.

– Вы мне уже помогли.

– Но ведь здесь даже кровати нет! – воскликнула она. И поспешно добавила: – У меня есть складная кровать. Швейцарская, папина еще, она сохранилась. Я могу дать на первое время, не на полу же вам спать.

– Спасибо. Действительно, было бы кстати.

О том, как же он поставит кровать на темное неровное пятно, въевшееся в паркет, Серафима спрашивать не стала. Она просто не могла спросить такое.

Немировский вернулся к ней в комнату, забрал свой чемодан, взял складную кровать, которую Серафима попросила его снять с платяного шкафа, и ушел.

Вечером, когда она шла в кухню, то увидела, что дверь Полининой комнаты распахнута настежь. Посередине комнаты сидела на полу Таисья в подоткнутой юбке и драила скребком паркет.

– А как еще кровищу отскрести? – огрызнулась она на Серафимин вопрос. – Ничего, половичком прикроет, и не видать будет, что ободрано. Ты не лезла бы, а? Нашлась умелица!

– Тебя точно Леонид Семенович попросил у него убрать? – все-таки уточнила Серафима.

– Нет, сама взялася! – фыркнула Тайка. – За глаза его за красивые! Конечно, попросил. И денег дал. За уборку, за еду приготовить. А мне что? На Полин Андревну работала и на него поработаю, знай платит пускай. Доктора, они богатые.

– Кто тебе сказал? – пожала плечами Серафима.

Что Немировский нанял Таисью убирать и готовить, было естественно, но почему-то неприятно.

– Всем известно. Кроме тебя. Иди, иди себе, куда шла.

Не вставая с пола, Тайка толкнула пяткой дверь и захлопнула ее, едва не стукнув Серафиму по лбу.