Героиня второго плана

Сад начинался сразу за раздвижной стеклянной стеной. Тюльпаны были высажены большими разноцветными куртинами. В едва наметившихся сумерках каждое цветовое пятно светилось особенным светом.

– Вот он, Сезанн, – сказала Майя. – Целая толпа Сезаннов.

– А вот и твое платье, – заметил Курт. – Как Мартин сказал? Сиреневая королева?

Он смотрел на Майю с интересом. Она ему нравилась. Не требовалось особой проницательности, чтобы это понять.

– Да, похоже, – сказала она, рассматривая тускло-сиреневые цветы с игольчатой бахромой по краям лепестков. – Действительно, как будто в кокосовую стружку окунули.

– Странное сравнение для цветов, – пожал плечами Курт. – Можно было бы придумать что-нибудь более поэтическое.

– Ты любишь поэзию?

– Скорее, музыку. Завтра в Филармонии концерт Лондонского симфонического. Шуберт и Брамс. Ты не хотела бы пойти?

– Хотела бы, – кивнула Майя. – А билеты?

– Я взял заранее.

«Ох, ну как же незамысловато они его со мной знакомят! – подумала она. И тут же сама себе возразила: – А что должно быть замысловатого? В сорок-то лет».

– С удовольствием пойду, Курт, – сказала она. – Спасибо за приглашение.

Когда они вернулись в дом, Мартин играл на пианино этюды Шопена. Он начал заниматься музыкой, когда вышел на пенсию, и то, что наконец-то удалось осуществить мечту юности, доставляло ему такую искреннюю радость, что грех было бы не похвалить его за усердие. Тем более что успехи в самом деле были ощутимы: от первоначальной ученической манеры он уже перешел к настоящему вдохновенному исполнению.

Майя и Курт вошли тихо, чтобы не помешать. Майя села в кресло, а Курт на ковер у ее ног. Если бы так сел рядом с женщиной русский мужчина, это выглядело бы слишком интимно, но немцы держались более свободно – сел и сел, где удобнее было.

После маленького концерта вернулись к столу, посередине которого уже был водружен марципановый десерт. Выяснилось, что миндаль для него привезли как раз Менцели: они проводили зиму в своем домике на Майорке, а миндаль там был прекрасный.

– Тебе надо приехать, когда он цветет, – сказала Клара, доброжелательно глядя на Майю. – К нам съезжаются художники из всей Европы.

– Это выглядит не хуже, чем цветение сакуры в Японии, – добавил ее муж. – Если бы испанцы лучше организовали пиар, то сделали бы на этом зрелище хорошие деньги.

Менцелей звали Клара и Карл. Когда Майя впервые это услышала, то едва сдержала улыбку. От них веяло такой респектабельностью, какой и помину не было уже в их сыне. А внуки, наверное, и вовсе будут воспринимать бабушку с дедушкой как реликтовые растения какие-нибудь.

– Я зайду за тобой завтра в пять, – сказал Курт, когда Майя с мамой и Мартином провожали гостей на крыльце. – Рад, что мы будем слушать музыку вместе.

Особенной радости Майя по этому поводу не ощущала, но в Кельнской филармонии она еще не была и не видела поэтому никаких причин отказаться.

Глава 11

– Тебе будет смешно, но Шопен мне гораздо ближе, чем Брамс, – сказал Курт.

– Почему это должно быть мне смешно? – пожала плечами Майя.

Филармония была построена сравнительно недавно и выглядела очень эффектно, особенно открытая терраса над Рейном, по которой зрители прогуливались во время перерыва между двумя отделениями, держа в руках бокалы с шампанским.

– Потому что ты сразу подумаешь про вчерашнее исполнение. И решишь, что я не понимаю разницы между Мартином и Лондонским симфоническим.

– Ну что ты! – улыбнулась Майя. – Я понимаю, что ты понимаешь.

По Рейну плыли кораблики, смотрелись в воду старинные дома вдоль берегов. При взгляде на все это становилось понятно значение слова «покойно».

– Мы сможем прогуляться у Рейна после концерта? – спросила Майя.

Она давно уже привыкла к тому, что немцы высказывают свои желания прямо, без колебаний из разряда «а можно ли так сказать, а правильно ли меня поймут», и ожидают на свои вопросы прямого же ответа. Это казалось ей правильным, и она охотно переняла такую манеру. Правда, у нее еще не было случая испытать, действует ли это вне Германии. Майя знала загадочную особенность некоторых обыкновений: воплощаясь не в той социальной среде, в которой возникли, они незаметным образом теряют свою естественность и начинают выглядеть странновато.

– Конечно, – сказал Курт. – И еще я предлагаю поужинать.

Ужинать решили на Рейне же, в ресторане Старого города. Вечер был тихий, сели за столик на открытой веранде и заказали белого вина. К берегу был пришвартован большой корабль, он сиял огнями и звенел музыкой.

От большой газовой горелки шел горячий воздух, щеки у Майи зарделись, она расстегнула жакет.

– Ты сейчас похожа на одну картину да Винчи, – сказал Курт. – Ты художница и ее, конечно, знаешь. Та, на которой женщина и куст можжевельника, как нимб у нее над головой.

– Было бы странно, если бы не знала, – кивнула Майя. – Мы ее изучали на первом курсе.

– Как она называется? Я забыл.

– Так и называется, «Дама с можжевельником». Это портрет Джиневры де Бенчи. Только вряд ли я похожа. Разве что на куст можжевеловый. Объект на втором плане.

– Кто была эта Джиневра? – спросил Курт.

– Флорентийская поэтесса.