Дженни имела все основания, чтобы быть расстроенной. Бюрократия - вот что действительно достигло своего пика в Великобритании: не могут вынести даже наипростейших решений. Проклятые чиновники очень быстро сомкнули свои ряды; семья хотела обвинить в убийстве Диксона, но его как-то быстро отмазали, не записав на его долю даже непреднамеренного убийства! Отчет патологоанатома содержал только несколько летальных повреждений, которые убитый получил при падении и которые, вероятно, и привели к смерти. Они опустили сведения о повреждении на лице Кока, зато сосредоточившись на его нетрезвом состоянии. Таким образом, Диксона судить только по словесное оскорбление и угрозе применения физической силы, за что ему дадут максимум два года (обычно - всего год), если докажут его вину.
Вынув изо рта сигарету, Дженни сбрасывает меня ебаную бомбу, сообщая, что Мария уехала вместе с малым Грантом к своему брату, в Ноттингем.
- Дети чувствуют себя ужасно. Грант живет будто во сне, а Мария совсем с ума сошла! Только и говорит о том, что убьет Диксона. Мне надо было забрать ее отсюда.
Маленькая красавица была в поле ебаного зрения Саймона, а теперь эта тупая старая карга взяла и разрушила все на хуй ...
- Ее можно понять, - говорю я, воспринимая ее отъезд настолько близко к сердцу, что в моей проклятой груди будто образуется рваная рана.
- Пойдешь со мной в суд на следующей неделе? - просит Дженни с неописуемым отчаяниям в широко раскрытых глазах.
Возражаю! Защита эмоционально шантажирует свидетеля!
Возражение отклоняется.
- Да, пойду.
Ее главная забота сейчас - это то, что она может потерять его пенсию. Я узнал об этом от Бенни, старшего и лучшего брата моего отца, страстного сторонника Транспортного и рабочего союза. Дженни исчезает в спальне и возвращается ко мне совсем другим человеком: ее черты выглядят изящными благодаря макияжу, на ней черно-золотистое платье до колена и черные нейлоновые чулки; они выглядят, как колготки, но мне кажется, что это - чулки.
Очень мудро с ее стороны, выглядит она потрясающе. Поверить не могу, но у меня встает на эту старую обезьяну! Я чувствую себя так, будто мы идем на свидание, когда мы добираемся архитектурной смеси викторианского стиля и стиля семидесятых, которую представляет собой лейтовский «Докерз-клаб», сооружение, идеально отражающее сущность всего этого района. Если мой отец всегда демонстрировал отвратительную жажду погоняться за короткими юбками, то Бенни представляет собой его диаметральную противоположностью. Он выглядит на пятнадцать лет моложе, чем есть на самом деле, и не пьет ничего крепче лотианской воды из-под крана. Он всю жизнь положил на алтарь своей работы - представлять интересы других - и очень серьезно относится к своей должности:
- Сочувствую твоему горю, Дженни, - говорит он.
Затем, заказав по пинте светлого пива для нас и Н20 - для себя, он рассказывает нам о сложившейся ситуации. Оказывается, в таком случае законы предусматривают, что выплата любой пенсии подвергается пересмотру: когда соответствующая сторона умирает, она не переходит автоматически по наследству. Но недавно ситуация несколько изменилась; команда Тэтчер, которая пришла к власти, позволяет каждому подонку подать заявление на возобновление выплат. Это значит, что Дженни будет получать что-то, но это будут сущие копейки.
Она достойно встречает это поражение и вежливо благодарит нахмурившегося Бенни. Я провожаю ее домой, мы садимся в гостиной, она - на диван, а я - на кресло напротив, и начинаем пить. Она снимает обувь. Когда заканчивается вино, мы переходим на «Грауз». В комнате устанавливается тяжелая, несколько интимная атмосфера, когда на улице опускается темнота.
Молчание Дженни немного смущает, но я наслаждаюсь глотком теплого виски, который обжигает мне горло и грудь.
- Не говорите им, что он умер, - советую ей я, просто чтобы разрушить этот молчаливый вакуум. - Вот вам мой совет. Они ничего не узнают, если кто-то не донесет.
- Но это мошенничество, - возражает она обеспокоенно, резко открывая глаза.
Она подается вперед и таращится на маленькую настольную лампу.
- А что это такое - мошенничество? - спрашиваю я, наслаждаясь тем, как она оживает в золотисто-коричневом свете лампы, и возвращаюсь к нашей теме: - Что нам тот государственный контроль? Давайте поговорим здесь о морали. Посмотрите, как ее придерживаются сволочи типа Диксона. Это, блядь, настоящее мошенничество. Убил человека, но все еще сидит в баре и пьет пиво, будто ничего не случилось!
- Здесь ты прав. В жопу их всех, - дерзко объявляет она, поднося бокал к губам и делая небольшой глоток. - Хуже мне уже не будет в любой случае.
Здесь она снова начинает плакать:
- Я не говорю, что Колин был святым, Саймон, совершенно не имею этого в виду. То есть он мог бы быть и лучшим мужем, лучшим отцом ... - Она кладет ногу на ногу так, что платье немного задирается, и я вижу резинку ее чулок.
- Он в сто раз лучше моего старика.
Эта чрезвычайно очевидная новость, кажется, удивляет ее.
- Но он всегда казался таким милым, твой отец.