Герр Вольф

Первым из-за стола встал Гитлер и пригласил летчиков на просмотр последнего выпуска киножурнала. Кинозал находился рядом со столовой.

За секунду до того, как погас свет, Беренброк опытным глазом «засек» в кинозале двух пожилых дам.

– Машинистки-стенографистки, – разочарованно подумал он. – Могли бы для фюрера найти и помоложе!

В этот вечер киножурнал не принес никаких сюрпризов, и Гитлер остался спокоен. После просмотра он наскоро распрощался с героями дня и ушел к себе. А генерал-полковник Йодль зазвал их обратно в столовую выпить по бокалу шампанского.

В последнее время этот генштабист редко пребывал в хорошем настроении. Фюрер все дальше оттеснял его от дел, и Йодлю казалось, что еще немного – и тот обеими ногами наступит на его тень.

Несколько шокированный откровенно варварской политикой правящей партии, СС и вождя Германии, а еще больше его абсолютной некомпетентностью в военных вопросах при колоссальных амбициях, он все же сумел убедить себя, что солдат не несет ответственности за политиков, его задача – честно выполнять свой долг перед родиной и фюрером, с которыми он связан присягой. И если даже Гитлеру будет суждено похоронить себя под руинами рейха и своих надежд, пусть его за это проклянут все, но не он, Йодль.

Через полчаса Беренброк и Какель покинули гостеприимный чертог Гитлера. Ночевали они снова в поезде Галланда, а в восемь утра в новой офицерской униформе, с орденом Дубовой ветви к Рыцарскому кресту Железного креста лейтенант Франц Беренброк первым же транспортным самолетом вылетел в Берлин в заслуженный отпуск.

А Гитлер, вернувшись к себе, сказал помогавшему ему раздеться Линге:

– Знаешь, дружище, я сегодня награждал Железным крестом совсем юного чистокровного арийца!

И, тяжело задышав, добавил:

– И этот чистокровный ариец мне говорит: «Мой фюрер, у меня мать русская, а сам я родился в России». Линге, как прикажешь дальше жить?! А если бы этот белокурый шайскерл мне сказал, что мать у него еврейка?! Линге, что я в таком случае должен был делать?! Продолжать прикреплять к его груди Железный крест? Или сразу приказать его расстрелять? Или, – голова фюрера дернулась, как в эпилептическом припадке, он противно захрустел пальцами рук, – или прикрепить к его груди крест, а потом приказать содрать с него шкуру живьем?! Линге, ведь если он завтра попадет в плен к русским, ты думаешь, в нем не взыграет кровь его матери и он легко не предаст Германию? Боже, с каким нечистокровным народом провидение назначило меня строить великий Третий рейх! Неужели когда-нибудь… в самый последний момент моей жизни… на руинах моей славы я вынужден буду признать… что немцы оказались недостойны своей великой миссии! Что они оказались недостойны меня!

Глава 34

Конец августа 1942 года. Подножье Эльбруса

Двенадцатилетний Муса из рода Былым, как обычно, с утра выгнал на выпас у плато урочища Урахиктюз отару овец. Хмурое небо над Эльбрусом не предвещало хорошей погоды. Тучи тяжело громоздились друг на друге, и только над самым плато пронзительно голубел разрыв.

Овцы, словно в предчувствии ножа или затмения Солнца, надрывно тянули морды вверх и жалобно блеяли. Отец и сын также беспокойно поглядывали в сторону плато, где посреди гористых изломов северного склона Эльбруса виднелась абсолютно ровная площадка длиной до полутора километров. Не так давно на ней появились странные металлические конструкции и гигантские палатки.

Всю жизнь проведя в горах, пастухи не видели ничего подобного. А ведь до этого часа им казалось, что все чудеса света находятся вокруг них. Разве не чудо света их Эльбрус! Или огромное, на высоте более трех тысяч метров, словно подвешенное в воздухе Ледяное озеро! И в его центре как будто устремленный в небо каменный указательный палец пика Калицкого, бог знает, кем и почему так названного, и неподъемные камни-мегалиты, вокруг которых древние шаманы приносили кровавые жертвы суровым горным богам, и одна из трех вершин того же самого пика, удивительно напоминающая фигуру человека, склонившегося над каменной книгой!

И конечно, овцы! Каждая из них для пастуха как восьмое чудо света!

Словом, скучать в горах некогда. А тут еще война и эти страшные чужаки, неожиданно занесенные в горы с далекого Запада и понаставившие какие-то уродливые железные страшилища, которые уже не на шутку испугали Мусу, и его отца, и всех односельчан и того и гляди до смерти напугают овец! А это похуже войны, потому что, если овцы разбегутся, найти их потом будет нелегко, и найдешь, скорее всего, то, что останется после волков.

Да и село, в котором живут пастухи, рядом с урочищем. И хотя гость в селе всегда праздник, но эти, в шлемах и с винтовками в руках, мало похожи на гостей. Больше – на абреков! А что такое абрек, да еще чужой, горцу объяснять не нужно!

Ветер дул порывами, Эльбрус хмурился, пастухи зябли в своих драных бурках, овцы, насытившись, чувствовали себя превосходно.