Геррон

Могут. Они могут все. Если они набьют в каждый вагон для скота по пятьдесят человек, то это будет…

Не хочу подсчитывать. Двадцать два человека. Пока. Всего двадцать два, думаю я. Действительно думаю: всего. Мой мозг опять ищет отговорки. У меня не хватает мужества быть честным даже перед самим собой.

Я хочу спасти собственную шкуру. В этом все дело. И всегда было только в этом. Ни в чем другом. Во мне.

И в Ольге, черт побери.

Двадцать два человека. Скоро они будут забыты. К этой ленте не будет выпущен «Кинокурьер».

Режиссер: Курт Геррон.

Постановщик.

Я смонтирую фильм, да, я сделаю это. Постараюсь, чтобы все было именно так, как хотел Рам. Это его фильм, не мой. А он сидит со своими гигантскими ножницами и режет. Я лишь выполняю приказы. И ни за что не отвечаю.

Я лицемер.

Не важно.

Почему бы и не походить на задних лапах, если получишь за это кость?

Это будет хороший фильм. Успешный фильм. Мною будут довольны. Люди будут сидеть в кино и верить в то, что видят.

— Это реальность, — будут говорить они. — Именно так и не иначе живут в Терезине. Люди там счастливы.

Я этого добьюсь. Это я могу. Этому я обучен. Вся моя жизнь была лишь подготовкой к этому фильму.

Двадцать два человека.

Я не смог их спасти. Еще в лазарете в Кольмаре я ковырялся в ранах как слепой. От любого санитара было больше пользы, чем от меня. Но от меня раненые ожидали помощи. Потому что на мне был белый халат и я изображал из себя господина доктора.

Так же как здесь я изображал режиссера. Внушив себе, что я снова на УФА. Что мне есть что сказать. Что я могу на что-то повлиять.

Я виноват в том, что им пришлось попасть в этот поезд.

Двадцать два человека. Герта Унгар. Курт Штреттер. Якуб Лишка. Мендель Вайскоп.

Госпожа Олицки.

Я должен готовить монтаж. Должен. Когда дело дойдет до монтажа, надо, чтобы я мог сказать: «Никаких проблем. Все под контролем». Хотя я не видел ни одного метра отснятого материала. Им на это плевать. Если они что-то приказывают, это должно исполняться. Они включают рубильник — и машина должна ехать. Иначе она пойдет на металлолом.

Я буду функционировать.

У меня есть отчеты со съемок и рисунки. Этого должно хватить. Отдельные планы съемок я буду просматривать мысленно. По памяти. У меня всегда была хорошая память.

Musculus depressor anguli oris. Musculus transversus menti. Я ничего не забываю.

Начать с большого общего плана. Церковь и комендатура. Этот план мы снимали. Потом среднеобщий план. С середины площади. Тоже снимали.

Потом сразу колонна людей, идущих на работу. Рам будет ожидать, что картины, которые мы снимали первыми, появятся в самом начале. Дилетанты всегда так думают.

Колонна уборки. Сколько мы ее снимали? В отчете указано только: «Группы женщин с ведрами и вениками». Две группы или три? Наверняка три. Я велю в таких случаях снимать всегда три разных варианта. Тогда лучше монтируется. Итак: «Первая группа. Вторая. Третья».

А если у нас все же только две? Времени было в обрез, и мне часто приходилось сокращать. Может, и хотел снять три, а потом всего лишь…

Возможно, Рам захочет присутствовать при монтаже. По крайней мере вначале, как на съемках. Если в моем монтажном плане будет стоять то, к чему не окажется материала, он сочтет меня непригодным. Или подумает, что я сделал это намеренно. Тут в столярке у кого-то выскользнул кусок металла и попал под пилу; машина была повреждена. Его увели в Маленькую крепость и пристрелили. За саботаж.

Было три плана. Совершенно точно. Память меня не подводит. Musculus zygomaticus major. Musculus zygomaticus minor.

Колонна уборщиц и потом воловья повозка, которую мы с таким трудом возвращали на исходную позицию, потому что я, идиот, слишком рано дал команду двигаться. Рам был в ярости. Но он про это уже забыл. Надеюсь, что забыл.

«Уличные рабочие. Конная повозка с досками. Молодые сельскохозяйственные работники».

Я не знаю их имен. А мог бы их спросить. Чтобы знать, не попал ли и кто-нибудь из них в транспорт?

Я не хочу этого знать. Они были так веселы.

«24. Среднеобщий план. Вся колонна идущих на работу проходит мимо церкви».

Первая страница исписана. Госпожа Олицки печатала бы быстрее, но у меня больше нет секретарши. Пишущая машинка стоит на ящиках из-под маргарина. Слишком низко. Спина болит.

Я презираю себя за эти мысли. Госпожа Олицки отправлена в транспорт, а я жалуюсь на боли в спине.

Аккуратно вложить копирку между листами. Иногда переворачивая ее вверх ногами. Тогда хватит надольше. Вставить листы в каретку.

«25. Магазин мужской одежды. Несколько мужчин ждут перед дверью».

Сегодня я проходил мимо. Четверо рабочих из строительной колонны как раз снимали вывеску. Не стали вывинчивать винты, а просто выломали доску. Вывеска пропала. Такого рода расточительства я не терпел и в Берлине. Я вмешался.

— Может быть, эта вывеска еще понадобится, — сказал я.

Они отрицательно покачали головами:

— Все велено сжечь.