Герцог Бекингем

Но расчетливому Монтегю удалось перехитрить всех, вследствие чего герцог без помех ступил на нормандский берег, а городская стража, как вы помните, беспрепятственно пропустила британцев в королевскую столицу. И если Рошфор, не ведавший о планах и перемещениях лорда-адмирала, какое-то время ещё питал надежды поймать герцога в расставленные им ловушки на пути в столицу, то по истечении определенного времени он усвоил тщетность сего предприятия, осознав – Бекингем в Париже. Сие обстоятельство не привело в смятение графа, напротив, призвало к действию, склонив безотлогательно и мастерски, как он умел, приняться плести паутину, в которую по его расчетам, непременно, должен был угодить британский Премьер министр, оказавшийся в каменном мешке, под названием Париж. К тому же Рошфор руководствовался свидетельствами метра Буаробера, который якобы, лично, видел английского вельможу, на улицах королевской столицы.

Сведения, в скором времени, полученные Рошфором о пребывании сразу в нескольких особняках квартала Маре, неких, преисполненных чопорности иностранцев, что позволяло допустить мысль об их высоком статусе, являлись весьма достоверными, отчего подозрения графа, можно считать вполне обоснованными. Но действовать спешно Рошфор не пожелал, и на то, были более чем существенные причины. Поэтому умудренный опытом в подобных деликатных предприятиях, он установил слежку, за всеми зданиями Города Лилий, в коих, по донесениям, якобы видели человека, описания которого можно было сопоставить с внешностью Стини¹, любимца короля Карла I, и лорда-адмирала Англии. В число сих подозрительных особняков вошел и роскошный отель, раскинувшийся, посреди живописного садика, на улице Сен-Поль, что принадлежал графине Буа-Траси, где как вы помните, и поселился английский лорд-адмирал.

В то время, когда городская стража и люди кардинала сбивались с ног в поисках британца, в просторных комнатах особняка, раздосадованный черствым приемом, Бекингем, изнывал от холодного равнодушия королевы Анны, которая за время их короткой встречи, сумела разрушить всё то, что так бережно хранил герцог в своей истерзанной любовью душе. По крайней мере, именно в таком свете, пожелал британский вельможа, выставить напоказ собственные мучения, страдания мужчины, растоптанного безответной любовью.

Мы же, имеем возможность посмотреть на произошедшее несколько под другим углом, откуда открывается не столь идиллическая картина, обнажающая безосновательные домогательства капризного обольстителя, сброшенного с пьедестала самовлюбленности, а значит лишенного надежды на обладание тем, что ему не принадлежит. Могущественному министру, как шелудивому псу, указали его место, и дали понять, что, как бы ни складывались отношения в королевской чете, не ему, повесе, щеголю, фату и еретику, намереваться «лечить» королеву, правоверную католичку, безнравственностью и прелюбодеянием, от равнодушия монарха, её законного супруга. Одним словом, вожделения герцога обрушились в одно мгновенье, а с ними притязания на роль неотразимого сердцееда, первого франта Старого Света, блестящего кавалера перед которым не в состоянии устоять ни одна женщина, да, что там женщина – королева! и именно это, по настоящему, не давало лорду-адмиралу покоя. Его репутация, реноме которое у многих влиятельных мужей выходит на первое место, после того как произошло пресыщение деньгами и властью, была растоптана, и проливала слезы, сидя у камина в особняке на Сен-Поль, ничем не примечательной парижской улочке.

– И все же, в любви выигрывает тот, кто меньше любит.

Под нежным сострадательным взглядом мадам де Буа-Траси и сухим безучастным взором герцогини де Шеврез, изливал свою душу британский министр.

– Мои глаза полны очарованья, а душа переполнена нежности. Я ослеплен лишь желанием, сорвать цветок нашей любви… ах, если бы однажды я нашел на земле место, где эхо бесконечно повторяло бы её имя, я никогда бы не покинул этот рай.

Он вытер кружевным батистовым платком, скупую слезу, блеснувшую на его холеной щеке, и, прикрыв глаза, прильнул лбом к раскрытой ладони. Улучив момент, пока герцог погрузился в захлестнувшие его горести, Камилла шепнула на ухо кузине:

– Ах, бедняжка, как я его понимаю, любовь это дуэль, в которой выигрывает более равнодушный.

Прекрасные губы герцогини искривила безжалостная улыбка. Она, повернув голову, едва слышно, ответила графине:

– Поверьте, милочка моя, непомерно красивые изъяснения не вызывают доверия, настоящая страсть молчалива.

При этих словах она сжала губы, с пренебрежением глядя на английского адмирала, ни на йоту не сомневаясь в лицемерии сего импозантного джентльмена.

– Я бросаю всё, и рискуя головой, окрыленный нежностью и надеждой, лечу в проклятый, кишащий врагами Париж… воистину, когда любовь овладевает нами, мы забываем о своём долге, я стал жалкой добычей своих химер, всю жизнь поклоняясь девизу – чего хочет женщина, того хочет Бог.

Не унимался Бекингем, очевидно, намереваясь найти утешения в благоволении прекрасных дам.