Герцог Бекингем

Знаменательная речь. Бекингем не был упомянут – пока, – но все указывало на него. Элиот сразу же задел больное место, проникнув в самую суть предстоящих дебатов: да или нет, имеет ли право парламент требовать отчета об использовании предоставленных средств? Исторические прецеденты были неоднозначны. Великая Елизавета никогда не допускала выполнения подобных претензий, однако Яков I поступал по-разному: если он просил денег, то был готов предоставить по этому поводу любые обоснования; затем он забывал о собственных обещаниях и прикрывался «королевской прерогативой». Карлу I требование объяснений казалось покушением на его достоинство, или, как он выражался, на его честь. Поэтому он вскоре отреагировал на свой лад.

В это время вне парламента произошло событие, приведшее к ожесточенным дебатам. Французское торговое судно «Святой Петр» из Гавра, возвращение которого было обещано владельцам Бекингемом, было вновь захвачено и удерживалось в Англии под тем предлогом, что Франция отказалась вернуть суда, приведенные Пеннингтоном. Надо заметить, что отказ Франции был вполне оправдан, поскольку эти суда нанимались с единственным условием: не использовать их против Англии. Вскоре распространился слух, что французские товары, на которые также был наложен арест по приказу Совета, переданы в распоряжение главного адмирала. Этот слух был абсолютно беспочвенным, но подействовал безотказно. Английские купцы, напуганные тем, что Франция наложит ограничения на торговлю, предупредили своих депутатов в Вестминстере.

Затем, как будто еще мало было пороха в готовой взорваться бочке, Карл I дал парламенту новый повод для возмущения. На этот раз речь шла уже не об общинах, а о палате лордов. Граф Эрандел, из клана Говардов, женился вопреки воле короля на кузине Карла Елизавете Стюарт, сестре молодого герцога Леннокса. Карл пришел в ярость и велел посадить Эрандела в Тауэр как раз во время заседаний парламента, тем самым нарушив традицию, согласно которой лорды и депутаты общин во время сессии пользовались неприкосновенностью, за исключением случаев государственной измены, по делу о которой возбуждалось законное следствие. Палата лордов выразила гневный протест, но король отказался принять петицию в защиту Эрандела, и тот остался в Тауэре. Вмешательство королевы Генриетты Марии только осложнило положение. Что думал об этом Бекингем, неизвестно.

Неожиданная атака доктора Тернера

Внезапно, 11 марта, перешел в наступление малоизвестный депутат, о котором впоследствии также никто больше не упоминал, – некий доктор Тернер. Он произнес речь, в которой обвинил лично Бекингема по шести пунктам: «1. Разве герцог как главный адмирал не стал причиной развала королевского флота? 2. Разве неоправданное, неумеренное и постоянное дарение герцогу и его семье денег и земель не стало причиной истощения богатств короны и уменьшения доходов короля? 3. Разве огромное количество должностей и чинов, доверенных герцогу и его бездарным подручным, не стало причиной ухудшения управления государством? 4. Разве не стал поддержкой и помощью католикам тот факт, что мать и тесть герцога остаются папистами? 5. Разве герцог не является тем звеном, через которое продаются и покупаются королевская милость, должности и судейские полномочия, а также чины и бенефиции духовенства? 6. Разве тот факт, что герцог благоденствовал на суше в то время, как, будучи главным адмиралом, он должен был бы командовать флотом, не является причиной провала операции при Кадисе?»

Смелое заявление. Оно, без сомнения, отражало настроение многих депутатов, но вплоть до этого времени никто не осмеливался произнести вслух имя фаворита, сопроводив его столь точно сформулированными обвинениями. Конечно, 27 февраля, во время обсуждения бюджета, Элиот напомнил о том, сколь плачевно закончили свои дни Губерт де Бург и граф Суффолк, фавориты Генриха III и Ричарда II ^[65]. Упоминание о них задело за живое Карла I, потому что после падения обоих этих фаворитов начались гражданские войны. Однако аналогия между Губертом де Бургом и Суффолком, с одной стороны, и Бекингемом – с другой, только подразумевалась, и все тщательно избегали упоминания конкретного имени.