Герцог Борджиа н-ской губернии

— Простите, Валентина Андреевна, но я не предполагал, что вы сможете допустить и мысли о причастности Володи к смерти этой девушки!

— Почему вы так уверены?

— Да, я уверен, и ничто не заставит меня поменять свою точку зрения. Я подробно расспросил Анатолия, вашего подчиненного, об обстоятельствах дела. Мне кажется, что с первого взгляда можно понять, что здесь кроется нечто, неизвестное следствию. Вот я, непосвященный, посторонний, незаинтересованный человек. И что я вижу? Володя, решив по каким-то одному ему известным причинам, избавиться от своей… м-м-м, — он пожевал губами, — пассии, прошу прощения за пошлое словцо, приводит ее к себе на квартиру, опаивает отравленным вином, оставляет труп, а сам уходит в неизвестном направлении, не заперев дверь, и появляется только тогда, когда кто-то вызывает милицию. Дикость! Идиотизм!

— Я вижу, вы подробно проинформированы, — с неудовольствием заметила Валандра, ругая про себя Толкушкина на чем свет стоит. Она посылала его опросить Головинова, а вышло так, что его самого допросили.

— Только, пожалуйста, не сердитесь на вашего подчиненного, — попросил Головинов, снова угадав ее мысли, — это я виноват. Я очень просил его рассказать подробности, и даже пригрозил, что в противном случае не стану отвечать ни на какие вопросы. Так что, это целиком моя вина! А ваш сотрудник прекрасно справился со своим заданием.

— Ну, об этом уж позвольте судить мне самой, — отрезала Валандра, решив, что завтра непременно устроит взбучку Толкушкину, чтобы впредь он не слишком откровенничал. Хотя, после получаса общения с Головиновым, она прекрасно представляла себе, как трудно устоять против магнетического обаяния этого человека.

— Если вы так хорошо обо всем проинформированы, может быть, вы поможете мне прояснить ситуацию с вином, найденным в квартире Зубова?

— Да-да, я с удовольствием окажу любое содействие, какое только будет в моих силах, — с готовностью ответил он.

— Вы не знаете, что это может быть за напиток и как он мог оказаться у Володи?

Несколько секунд Головинов молчал, обдумывая слова Вершининой.

— Вы полагаете, — наконец произнес он, — что это может быть связано с нашей работой?

— Это очевидная мысль, которая напрашивается с первого момента ознакомления с делом.

— Вам, как частному детективу, виднее. Но мне она не кажется столь уж очевидной. К сожалению, я не могу сказать ничего определенного. Во-первых, потому, что я не знаю, какое именно вещество обнаружено в вине. А вторая причина заключатся в том, что я не знаю, как мог Володя вынести что-либо из лаборатории. Если вы захотите ознакомиться поближе со спецификой нашей работы, вы сразу поймете, как строго у нас учитывается каждый миллиграмм любого вещества, будь то обычный медицинский спирт или дорогостоящее лекарственное сырье.

— Но Володя, наверное, хорошо разбирался в подобных веществах, он мог приобрести их в другом месте.

Головинов вздохнул и неохотно согласился:

— Да, я не отрицаю, что при желании у нас можно достать все, что угодно. Но тогда снова напрашивается вопрос: для чего Володе нужно было затевать все это? Это же дичь какая-то!

— Кстати, — произнес он, не дождавшись от Вершининой ответа, — еще не известно, что было в напитке?

— Нет, но эксперты работают над этим. Возможно, завтра все выяснится.

— Это мое чисто профессиональное любопытство, — объяснил он.

— Понимаю, — кивнула Валандра.

ГЛАВА 5

Наконец-то я дома. Прошедший день очень утомил меня. Правда, под самый конец мне посчастливилось повстречаться с весьма интересной и колоритной личностью. А это в наши дни — большая удача.

Дмитрий Сергеевич Головинов оказался по-настоящему необыкновенной персоной. В нем все необычно: и внешность, и голос, и конечно, мировоззрение. Может быть, пройдет лет двадцать-тридцать, и я буду рассказывать внукам, как мне довелось беседовать с самим Головиновым — тем самым великим ученым, который спас человечество от глупости.

Вернувшись домой, я первым делом удостоверилась в том, что Максим сделал уроки и пообедал. Он, как обычно, сидел перед компьютером.

Будь у меня другое расположение духа, я обязательно начала бы выговаривать ему за это. Но сегодня мне этого совсем не хотелось. Я прошла на кухню и принялась готовить ужин. Меня не покидали мысли о Головинове.

«Кто же он, — постоянно спрашивала я себя, — фанатичный ученый или позер?»

Не могу сказать, что я плохо разбираюсь в людях. Напротив, как правило, с первых же минут общения у меня складывается то или иное мнение о человеке. В большинстве случаев оно не бывает ошибочным. Но Дмитрий Сергеевич ставил меня в тупик, чего со мной почти никогда случалось.

— Максим! — позвала я спустя час. — Идем ужинать!

— Щас, мам! — привычно откликнулся он, как всегда не собираясь двигаться с места.

— Никаких «щас», иди немедленно!

Максим появился на кухне. Я посмотрела на своего сына.

— Тебе давно пора постричься, — сказала я, приглаживая его отросшие вихры.

— Угу, — промычал он, уткнувшись носом в тарелку.