От их объятий его рубашка, и без того огромная на ее маленьком теле, принялась сползать по бледному обнаженному плечу. Его губы двигались за ней, исследуя мягкость ее кожи, ее груди. Ему оставалось лишь ее разоблачить и вкусить, но для этого следовало прекратить легкие толчки в ее лоно.
– Подождите, – застонала Лорелея, хватая его за волосы. – Я сейчас…
Она сейчас кончит? Он еще даже не начал.
– Я сказал на полном серьезе, – прошептал он, уткнувшись в нее. – Мое тело принадлежит вам, делайте с ним, что хотите. Я буду рабом ваших желаний. Что вы хотите?
– Остановитесь, – всхлипнула она.
Грач замер, отстранившись, чтобы на нее посмотреть, и увидел в ее глазах страх. Ее розовая кожа резко побледнела, дыхание стало неровным, на лбу и над губой заблестели крупные капли пота.
– Лорелея?
Он осторожно поставил ее на пол, на смену возбуждению пришла тревога, когда она резко толкнула его ослабелыми трясущимися конечностями.
– Лорелея, вы в порядке?
Она покачала головой, но взор у нее затуманился, а движения сделались неверными, как у пьяной.
– Простите, – пробормотала она, хватаясь за край ванной, чтобы устоять на ногах.
– Что с вами?! – воскликнул он, преодолевая желание потрясти ее, вернуть жизнь в ее глаза.
– Простите… Эш.
Глаза у нее закатились, а конечности задеревенели. Когда он подхватил ее и поднял на руки, она чувствовала себя онемевшей, как труп.
Он аккуратно положил ее на кровать, постоянно называя по имени. Проверил ее дыхание – оно было неглубоким, но ровным. Он тряс ее и шлепал по пугающе бледным щекам, в нем поднималось почти забытое мрачное чувство.
Ужаса.
Потому что это не просто девичий обморок. Как он ни старался, она не приходила в себя.
Глава тринадцатая
Вероника Везерсток прижала ухо к стене. Из соседней комнаты отчетливо слышались приглушенные звуки насилия и боли.
Тревожный женский крик вырвал ее из состояния подавленности. При первых звуках, напоминающих разбиваемое стекло, она села на кровати, где лежала, раздавленная отчаянием. Новый звон осколков заставил ее метнуться к стене на удивление изысканного голубого цвета и украшенной коллекцией явно подлинных и дорогих картин.
Этот пароход с турбинным двигателем сделан лучше любого из построенных ее семьей, и еще она отметила солидную толщину стен и хорошую шумоизоляцию.
Шаги или голоса из коридора она не слышала. А через смехотворно маленькие иллюминаторы на дальней стене до нее не доносился рокот моря.
Каюта призвана была служить золотой клеткой, но именно сквозь эту стену звук почему-то проникал. Но как? Она провела рукой по фактурной окрашенной поверхности, замерев, когда услышала пронзительную мольбу с той стороны.
«Не Лорелея», – несмело выдохнув, заключила она. Голос сестры она узнала бы сразу. Планировку этой части корабля она поняла достаточно и не сомневалась: Лорелею держали в двух каютах от нее дальше по коридору. Куда ее отнес их похититель с черными волосами и черным сердцем.
Кто находился за этой стеной? Еще одна пленница? Или одна из тех проституток, обещанных Грачом на растерзание экипажу?
Изнасилование или избиение шлюхи его люди аморальным не считали. Странно, но часто так же они относились и к своим женам.
Женой она больше не была. Хотя бы за это ей следовало поблагодарить капитана пиратов. Впрочем, кажется, ее избавили от одного страшного заключения ради другого.
Кем бы ни был этот человек, этот Грач, для Лорелеи, Вероника понимала, что на борту этого корабля они не в меньшей опасности, чем в Саутборне при живом Мортимере.
Даже в большей, судя по творящемуся в соседней каюте хаосу.
Вероника отстранилась и внимательно осмотрела стену. Если через остальные стены звуки не проникают, то в этой где-то должна быть слабость конструкции.
Она нашла ее через несколько минут, проводя, вслед за непрерывным шумом, ладонями по окрашенной поверхности. Маленькая круглая дырочка, буквально с ноготок, пряталась под тенью буколической картины в непропорционально огромной раме.
Здесь слабые крики слышнее всего.
Наклонившись, Вероника энергично выдохнула, отгоняя сжимавший грудь страх, и посмотрела в трещину.
Взвизгнув, она отпрянула назад от импровизированного глазка.
Прижав одну руку ко рту, а другую – к бьющемуся сердцу, она необъяснимо долго стояла, моргая и тяжело дыша.
Она поняла, что пираты не просто держали пленниц в камерах, но и следили за ними, и для обозрения недреманным оком голубой каюты с другой стороны в стену вмонтировали глазок.
Однако она через него могла видеть единственно и исключительно одно место в соседней спальне.
Стол.
Стол, с которого все смахнули на пол.
Стол, на котором корчилась, молила и скулила брюнетка, а меж бедер у нее плясала голова Монкриффа.
Привлеченная жутким любопытством, Вероника вновь прильнула к глазку, дыша громко, почти как шумит ленточная пила на отцовском заводе.
Даже во второй раз зрелище, хотя не неожиданное, шокировало не меньше.
Женщина лежала так, что Вероника видела ее обнаженное тело во весь рост. Ее аккуратно причесанная темная головка свесилась с края стола, подбородок смотрел в потолок.